Дорогой к банку Тоболин еще пытался строить планы собственного освобождения, но потом им овладела тупая апатия – не все ли равно? Надо признать, что он попался как глупый мышонок.

Около банка он вышел из машины и, сопровождаемый крепышом и Этьеном, державшимися от него на некотором расстоянии, вошел в зал. Григорьев остался ждать их возвращения в автомобиле.

Пока Евгений разговаривал со служителем банка, пока заполнял необходимые бумаги, Этьен и крепыш стояли поблизости, не спуская с него глаз. Наконец поставлена последняя подпись, и банковский служащий выдал ключ от сейфа, где хранилась коллекция.

Крепыш начал выносить коробки, а Этьен приглядывал за Тоболиным. Вот уже вынесена последняя коробка и надо выходить на улицу, к ожидавшему в авто Григорьеву. Честно говоря, Евгений предполагал, что у подъезда банка он не увидит темной машины, а Этьен быстро потеряется в толпе прохожих, но машина оказалась на месте. Тоболина снова усадили на заднее сиденье и поехали.

– Молодец, – обернувшись, скупо похвалил Григорьев. – Чек получишь. Но только после того, как мы убедимся, что все на месте и «Золотой Будда» тоже.

Миновав деловые кварталы, автомобиль выскочил на дорогу, ведущую к морю. Евгений забеспокоился:

– Куда мы едем?

– Сиди! Тихо! – приказал Этьен, больно ткнув в ребра пленника стволом револьвера.

Примерно через полчаса остановились у обрывистого берега узкой бухты, поросшего редкими соснами.

– Здесь никто не помешает, – вылезая из машины, бросил Григорьев.

Крепыш начал открывать коробки. Алексей Владимирович бережно брал в руки их содержимое и укладывал обратно, сверяясь со списком.

– Где же «Золотой Будда»? – бормотал он, помечая галочками уже обнаруженные предметы. – Где?

Статуэтка Будды нашлась только в третьей коробке. Удовлетворенно рассмеявшись, Григорьев осмотрел ее со всех сторон и, завернув в вату, опустил в карман. Этьен приказал Тоболину выйти из автомобиля. Евгений повиновался.

– Глупец, – сказал ему Алексей Владимирович. – Давай попрощаемся перед вечной разлукой.

– Кончай, Гришин, – буркнул крепыш, – пора возвращаться.

– Молчать! – заорал Гришин-Григорьев. – Отведи его, Этьен.

– Подлец, – Евгений плюнул в лицо Алексея Владимировича. Ясно, что не будет чека, не будет возвращения домой, не будет ничего. Просто выстрелят в спину или в затылок и сбросят труп с обрыва.

– Щенок! – Гришин ударил Тоболина по зубам, сразу сбив с ног. Не сдержавшись, несколько раз пнул ботинком по ребрам дергавшегося от боли юношу. – Герой-одиночка, сопляк!

– Кончай, Гришин, – потянул его за рукав крепыш.

Алексей Владимирович отошел и махнул рукой Этьену. Тот схватил Евгения за воротник пиджака и поволок к обрыву, свободной рукой доставая наган.

Изловчившись, Тоболин сумел повернуться на бок и, неожиданно бросив тело вперед, крепко обхватил руками ноги Этьена. Резкий рывок, француз грохнулся на землю, больно ударившись о камни. Почувствовав, что он свободен, Евгений вскочил и стремглав бросился к краю обрыва – он уже не думал, что может разбиться, не думал о боли, им владело одно желание – выжить, уйти от них, спрятаться! Скорее переплыть бухту – и на тот берег!

Сзади что-то зло закричал Гришин, называвший себя Григорьевым, запоздало хлопнул пистолетный выстрел, но Тоболин уже успел перепрыгнуть через выступавший над краем обрыва толстый уродливый корень сосны и полетел вниз. Его развернуло в воздухе, перехватило дыхание и тут же последовал удар, а потом холод расступившейся и жадно сомкнувшейся над ним воды – плотной, соленой.