Главный урок в том, что хотя естественный отбор имеет очень разнообразную базу для работы (рекомбинации древних мутаций, другое расположение всех этих «отходов»), возникают ясные крупномасштабные основы. Морские хищники, такие как акулы, дельфины и ихтиозавры, имеют одну форму, потому что гидродинамическая результативность подсказывает, что обтекаемость позволяет поймать больше добычи при минимуме усилий. Разнообразные виды планктонных личинок уже давно обзавелись острыми шипами или другими продолжениями тела, сдерживающими их тенденцию тонуть или всплывать, потому что их плотность отличается от плотности морской воды, и большинство их них также перекачивает ионы внутрь или наружу чтобы регулировать свою плотность. Как только живые организмы приобретают кровеносную систему, другие существа — пиявки, блохи, комары — развивают колющие инструменты чтобы использовать их, а крошечные паразиты используют и кровь и самих кровососов как почтовую систему. Примерами может служить малярия, сонная-болезнь, лейшманиоз человека и много других паразитических болезней рептилий, рыб и осьминогов.
Масштабные основы могут быть очевидным уроком, но последний пример демонстрирует куда более важный: главным образом организмы формируют свою среду, и почти всеми важными условиями среды для организма являются другие организмы.
Социальная история человека подобна эволюционной истории. Мы хотели бы организовать из неё историю, но это не совсем так, как она работает. История тоже может быть конвергентной или дивергентной. Кажется вполне разумным считать, что небольшие изменения по большей части размазываются или теряются в общей массе, так что для того чтобы изменить ход истории необходимы большие изменения. Но каждый, кто знаком с теорией хаоса будет ожидать что небольшие различия будут отделять дивергентные истории, ещё больше отходящих от того, что могло бы произойти на в противном случае.
Изменение истории это одна из тем историй о путешествии во времени, и в этих историях под названием «миры если» возникают две проблемы.
У нас есть сильное ощущение от того, что мы делаем, даже это изменяет историю. Если я сейчас решу не встречать на вокзале Тётушку Джейни, хотя она меня ждёт, потому что я сам ей об этом сказал. то вселенная пойдёт совсем по другому пути, отличающегося от того, если бы я выполнил своё обещание. Но как мы только что видели, что даже спасение Авраама Линкольна от убийцы имело бы в основном небольшой и частичный эффект. Соседи, вроде пришельцев с Юпитера, не заметили бы спасения Линкольна вовсе (ну, или по крайней мере не сразу). В конце концов, мы же ещё не заметили их.[32]
В самом деле, а как они или мы бы это заметили? Неужели мы скажем.."Минуточку, это газета должна называться Daily Echo.. Должно быть вмешался какой-то путешественник во времени и теперь мы очутились в другой штанине времени.»
Тётушка Джейни сама доберётся с вокзала и не будет обрушивать империи, по крайней мере если вы не разделяете мнения Франсиса Томпсона о том, что «Все вещи так или иначе тайно связаны друг с другом бессмертной силой, и поэтому невозможно коснуться цветка, не потревожив звезды».
То есть все условные бабочки хаоса в некотором смысле несут ответственность за все важные события вроде ураганов, тайфунов и заголовков газет.
Когда тайфун или газетный магнат разрушает империю, то все эти события вызываются всеми этими предшествующими ему бабочками. Потому что изменение любой мелочи, или только одно из множества мелочей, может повлиять на результат большого события.
Так что каждое событие может быть связано с предыдущими событиями не только тонкой нитью причинности.
Мы представляем причинно-следственную связь как тонкую нить, линейную цепь последовательностей возможно потому что это единственный способ которым мы можем отследить любую причинно-следственную связь в уме. |