— Мам, а мам! Ну, скажи, за что?

Женщина смеялась:

— А ты угадай сама.

— За пятерки? Да? За то, что помогаю? Да? За то, что сама пришила воротничок к форме?

Женщина сделала серьезное лицо.

— Вот если догонишь, тогда скажу, — и она вдруг побежала по шоссе. На ходу она сбросила кофточку и осталась в пестром сарафане из модного набивного сатина. Девчушка на минуту растерялась, а потом кинулась за матерью. Скоро она догнала ее, и они побежали вдвоем, взявшись за руки. У леска мать остановилась.

— Давай приведем себя в порядок, а то таких растреп никто к себе не впустит. Ты похожа на клоуна.

— А ты на матрешку!

Черные вьющиеся волосы девчушки, собранные с трудом в две косицы, теперь выбились из бантиков и приклеились потными колечками ко лбу. Мать причесала девочку. Потом собрала в аккуратный узел на затылке свои густые русые волосы, и они отправились дальше.

— Ну, мам, — не унималась девочка, — ведь говорила же сама, что поеду в лагерь. Говорила? А теперь сама отпуск взяла, да со мной на дачу. Ты что, меня нарочно так разыграла? Да? За то, что я себя хорошо веду?

— За то, что не просила на станции мороженое, а то опять бы простудила горлышко и отпуск не удался бы.

— Да я готова его никогда не есть! Я даже не люблю его вовсе! — тараторила без умолку девочка.

По левую сторону улицы начались дачи. Женщина рассматривала их, читала объявления на заборах.

— Мам, а где будет наша дача?

— Сейчас поищем. Нам ведь с тобой одна комнатка нужна.

— Мам, и два дерева, где гамак повесить. Папа тебе написал ведь, чтоб мне гамак в подарок купила, а он еще качели привезет.

Навстречу им пожилая женщина неторопливо толкала детскую коляску, читая на ходу толстую книгу.

— Бабушка, а где сдается только одна комната и два дерева? — спросила девочка.

Женщина остановилась, весело взглянула на них:

— Нет, милые, здесь никто не сдает. Тут в основном живут многосемейные, зимние. А вы дальше пройдите, там можно найти комнату, — она неопределенно махнула рукой в сторону поселка.

Они прошли еще несколько дач и остановились у синего забора с красивыми резными воротами и калиткой. Участок был хороший, тенистый, аккуратные дорожки вели к дому и каменному гаражу в глубине двора. За домом была видна какая‑то временная пристройка. Женщина постояла, подумала, потом взяла девочку за руку и направилась к соседней даче.

У калитки позвонили. К ним вышла высокая толстущая тетка, смерила строгим взглядом.

Женщина сказала:

— Простите, у вас здесь не сдается?

Девчушка спряталась за мать, а тетка вдруг сказала глухим басом:

— Ежели девчонка глаза с мылом вымоет, чтобы не были такими черными, то пущу в комнату на втором этаже. А зовут‑то тебя как, чернушка?

— Аленка.

— А меня Марья Фоминична, — сказала хозяйка дачи и повернулась к женщине. — Девочка у вас уже большая, ей даже интересно будет по лестнице прыгать, зато вещей перевозить — всего ничего. Разве что бельишко. Одна кровать там стоит, могу дать еще раскладушку, а посуды у меня в кухне тьма — бери, что хошь. А если муж приедет, тоже чего‑нибудь придумаем.

— Вряд ли он приедет, — покачала головой Валя. — Он в дальней командировке.

— Вот видишь, все куда‑то ездят. Одна я, как пень, всю жизнь на месте просидела. И мои‑то бесенята на юг укатили, моря, вишь, захотелось, не нравится им здесь. Ну ладно, твоя чернушка мне заместо внучки на месяц будет. Только ежели глаза отмоет, — у моей ведь светлые, — повернулась она к Аленке, по‑прежнему стоявшей из осторожности за спиной матери, и вдруг состроила ей рожу, да такую смешную, что девочка захохотала, а потом сделала ответную рожу.