| Остаток ночи я промучилась на грани сна и яви, в тягостном полубреду, медленно протрезвляясь навстречу рассвету и слушая сопение Ангела. Под утро дурнота начала вить верёвки из моего нутра, и я сто раз пожалела, что не догадалась положить в аптечку какое-нибудь средство от похмелья и капсулы для печени. Помучившись часа полтора в постели, я потихоньку встала и полезла в рюкзак в поисках своего тонометра; по закону подлости, он был на самом дне. Чтобы не будить Александру писком прибора, я оделась и выбралась во двор.Такого тумана я давно не видела. Его голубая предрассветная завеса окутала землю, размывая очертания соседних домов; относительно чётко был виден только забор, а всё, что дальше – словно в дыму. Ёжась от пронизывающей сырости, я уселась в приглянувшейся мне вчера уютной беседке, высвободила руку из-под куртки, надела манжету и нажала на кнопку. Привычный давящий охват и жужжание насоса, потом писк в такт сердцебиению… Вышла я во двор без колготок под джинсами, и холод сиденья чувствовался сквозь ткань.«Пфф», – спустился из манжеты воздух: измерение закончилось. В утреннем сумраке чёрные цифры на мониторе прибора было трудно разглядеть, но я кое-как разобрала. Повышено, но, впрочем, не катастрофа. Алкоголь на моё давление не особо воздействовал, а вот соль… Да, не следовало вчера так увлекаться рулетиками с рыбой.– Доброе утро, Лёнечка.К беседке шла Ксения – в камуфляжных брюках, в куртке внакидку и с запотевшей бутылкой пива из коричневого стекла. Мои плечи свело зябкой дрожью: на улице и без того не жара, а она ещё и пиво холодное пьёт. Хотелось чаю – терпкого, зелёного, с жасмином, лимоном и сахаром. А Ксения, заметив тонометр на столике, озабоченно нахмурилась.– Ты плохо себя чувствуешь? – спросила она, присаживаясь напротив.– С солёной рыбой вчера переборщила малость, вот и поднялось чуть-чуть, – нехотя пояснила я.Её тёплая ладонь накрыла мою руку, лежавшую на столике, и в сердце ткнулось что-то тупое, округлое… Неловкость.– Может, воды хочешь? – заботливо осведомилась Ксения. – Минералка в холодильнике есть.– Лучше чаю, если можно, – пробормотала я.– Сейчас. Я мигом, – кивнула Ксения. И, задержавшись между столбами у входа в беседку, добавила: – Ты не сиди тут, замёрзнешь же… Иди лучше в дом.Мне хотелось подышать воздухом, и я отрицательно качнула головой. Закутавшись в куртку, я слушала туманную тишину, а на задворках памяти звучало: «…что я не ту открыл бы дверь, другой бы улицей прошёл…»Стук. Это на столик встала толстостенная глиняная кружка, от которой поднимался уютный парок, а с края свисала ниточка от чайного пакетика. Чёрный… Ну ладно, сойдёт и этот, с бергамотом. Попробовав, я отдёрнула губы: только что заварен, почти кипяток.– Может, всё-таки лучше в дом пойдём? – завладев моей рукой и чуть сжимая пальцы, снова предложила Ксения.Я опять качнула головой. В чаепитии на холоде было своеобразное удовольствие.– А давно ты с Леной познакомилась? – спросила я, когда чай остыл до приемлемой температуры.– Четыре месяца встречаемся, – ответила Ксения, приложившись губами к узкому горлышку бутылки и сделав глоток пива.– Славная девушка, – только и смогла я сказать.– Тоже так думаю, – чуть приметно улыбнулась моя старая знакомая, а в глазах у неё вьюжил тот зимний вечер. – Увлекается икебаной и вязанием.«…А не писаниной», – добавила про себя я.В полвосьмого мы собрались за завтраком. Я решила: никакой больше рыбы, а поэтому съела только кусочек ванильно-яблочного пирога. Другой, с картошкой и мясом, лёг бы сейчас на мой взбаламученный дурнотой желудок тяжёлым комком.– Выходим минут через сорок, – глянув на часы, сказала Ксения. – Как раз совсем рассветёт.В этом был здравый расчёт: пока мы дойдём до ягодного местечка, пока наберём клюквы, пока вернёмся – вот уже и обед. |
