– Как же вы объясните ее внезапный отъезд? – спросил Алекс. – Насколько я понимаю, все происходило именно так, как того желали ее гестаповские шефы… если принять вашу гипотезу как истину. Ей (или им) больше не о чем было беспокоится.

– Это не гипотеза, Алекс, увы, это не гипотеза, и, к сожалению, мы еще убедимся в этом… – Келлер невесело улыбнулся. – Мы на хорошем крючке, Алекс, и мне очень бы хотелось узнать, что за гадость запланировало гестапо. А в отношение ее отъезда… Есть у меня одна сумасшедшая мысль. Мне показалось, что вчерашняя встреча ее, по-настоящему, потрясла. Думаю, что эмоциональное потрясение, о котором она рассказывала, в действительности ей пришлось испытать лишь вчера. Я ее понимаю. Жить с уверенностью, что ты немка, потерявшая своих родителей, считать свою истинную биографию – искусной фальсификацией, созданной горячо любимым начальством, и вдруг оказаться перед фактом того, что начальство тебя обманывало, что это и есть твоя подлинная биография, что ты русская… – Келлер замолчал. Гертнер тоже молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Наконец, он спросил, очень неуверенно:

– Хорошо, допустим, вы правы. Но зачем гестапо нужно это? Они ведь, фактически, попустительствовали, можно сказать – поощряли подготовку убийства рейхскомиссара. Пусть идиотскую, непрофессиональную, но, тем не менее, могущую сработать. К чему весь этот риск?

Келлер вздохнул.

– Не знаю, – честно признался он. – Пока не знаю. Но я не исключаю и того, что фон Шредер, казненный сегодня, и фон Шредер, заботливо подготовленный вами к вояжу на тот свет – родственники. Убрав его нашими руками, гестапо избегает ненужной огласки. А убрать его им необходимо – никому еще не прощались родственные связи со злодеями, покушавшимися на жизнь фюрера.

– Очень уж хитро и запутанно, – сказал Гертнер. – Куда проще организовать авиа– или автокатастрофу.

– Вы правы, – Келлер кивнул. – Я тоже так думаю. Поэтому, если подобные соображения и входили в планы гестаповцев, то лишь как побочные. Зачем-то им нужно убрать рейхскомиссара, в сущности, экс-рейхскомиссара, руками русского подполья. Причем, громко, с шумом! Взрывчатки, которую вы подготовили для старика, хватило бы на пол-Нойштадта, – он насмешливо покосился на Гертнера. – А единственный человек, который мог бы пролить на это дело хоть какой-то свет, срочно уезжает в Берлин.

– Д-да… – Гертнер опустил голову, тяжело задумался. Слова Келлера не убедили его полностью, но посеяли в душе тревогу: факты, изложенные берлинцем нельзя было ни игнорировать, ни списать на столичное высокомерие Вольфганга. Наконец он поднял голову и взглянул на Келлера. – Я думаю, что есть возможность уточнить хотя бы что-то. Думаю, нам следует навестить моего друга Макса. Знаете, влюбленные иной раз говорят друг другу лишнее.

– Хорошо, если лишнее говорила Ольга, а не он, – Келлер усмехнулся. – В любом случае вы правы. Лейтенант сейчас просто необходим, – он посмотрел на часы. – Времени у нас с вами совсем немного. Пора возвращаться. Я буду в отеле. Постарайтесь навестить меня сегодня же.

– Входите, Алекс. Садитесь, выпейте воды и успокойтесь. Хотите шнапса?

– Ястреб, – Алекс впервые обратился к берлинцу, пользуясь его кличкой. Келлер никак не прореагировал на это. – Ястреб, вы должны расстрелять меня. Я не просто идиот, я преступник. Я мог стать самым чудовищным преступником в истории, Ястреб!

– Прекратите истерику, – холодно сказал Келлер. – Сядьте и выпейте.