— Нет. Не взглянул. Увидел только ноги, торчащие из камина.

— Благодарю вас за содержательный рассказ, мистер Розенталь. Однако не пора ли нам на ланч? До Хрустальной ночи еще две недели, а ланч уже начался. Мне успели рассказать, что в колледже недурной французский повар. После ланча я собираюсь переговорить с вашим коллегой Маркони. Кажется, он специалист по Данте?

— Точно. По Данте, — это Лестрейд подал голос из угла комнаты. Инспектор Скотленд-Ярда во время всего разговора не проронил ни слова, прилежно записывал. И лишь теперь заговорил.

— Ну, Холмс, — сказал полицейский, — вы с годами стали абсолютным циником.

— Мои маленькие успехи лишь пролагают путь вашему триумфу, дорогой Лестрейд. Как оно обычно и бывает. Полагаю, настал черед вмешаться полиции. И вы наверняка сейчас зададите подозреваемому самый главный вопрос. Не так ли?

Лестрейд отодвинул Холмса и шагнул вперед. Если кто и сомневался когда-либо в эффективности британских правоохранительных органов, то, глядя на устрашающую физиономию Лестрейда, скептик был бы посрамлен.

Лестрейд сжал зубы, раздул ноздри, сузил глаза, отчего его (и без того малосимпатичное) лицо стало совершенно невыносимым. Полицейский пододвинул свое крайне неприятное лицо к лицу остолбеневшего Розенталя и процедил, выдавливая слова сквозь зубы:

— Думаешь, легко отделался, Розенталь? Мол, одолжил бритву, тебе поверили и ты свободен? Черта лысого, Розенталь. Тут тебе не Берлин. Кабаре не будет. Ты мне сейчас все расскажешь про агента Юпитера. Это его бритва «золинген»?

— Простите, это вы мне? — пролепетал Розенталь, и в голосе философа дрожало то, что осталось от поруганного достоинства.

— Тебе, тебе. Кто здесь Юпитер?

— А я думал, все давно поняли. Это же так очевидно.

— Кто?

— Дама Камилла. Конечно.

Глава 5

В то время как Холмс обсуждал с философом Розенталем еврейский вопрос, комиссар Мегре беседовал с другим политическим беженцем, профессором медиевистики Эндрю Вытоптовым. И пока экзистенциалист Розенталь громил древнюю мебель колледжа, Вытоптов и Мегре бродили по сырым переулкам Оксфорда в поисках заведения, которое хоть чем-нибудь походило бы на французское бистро: решено было совместить допрос и завтрак.

— Мсье, у вас мы найдем petit dejeuner?

— Камберлендские сосиски, сэр, с бобами.

— Ну что ж, поищем еще.

Куда проще тщедушному философу разломать огромное кресло красного дерева, чем отыскать в английском городе заведение, где парижанин найдет слабое подобие petit dejeuner.

Коль скоро мы вспомнили про сломанное елизаветинское кресло, отметим сразу же, дабы успокоить любопытство читателя: кресло было собрано по кусочкам и аккуратно склеено единственным рабочим колледжа, Томасом Трумпом, которого приглашали выполнить сотни разнообразных поручений. Том Трумп недоумевал (и свое недоумение выразил Холмсу в частной беседе), зачем так часто все чинить, если все непременно снова сломается.

— Покоя мне нет, мистер Холмс, — сетовал добрый работник Трумп. — То канализацию чини, то водопровод. И дня не проходит, чтобы труба не сломалась.

— Позвольте, друг мой, — возразил Трумпу детектив, — я наблюдал, как вы клеили кресло гуммиарабиком, и, если меня не обманывает зрение, это гуммиарабик румынского производства. Сомневаюсь, что столь почтенная мебель заслуживает такого отвратительного клея. Кресло, конечно же, развалится снова.

— Развалится, мистер Холмс, — горестно подтвердил честный Трумп. — И как же ему, болезному, не развалиться! В прошлый раз я кресло мазутом склеил, сэр, советским мазутом, сэр! Знакомый матросик из Мурманска уступил полбанки.