– Энди! Хватит, я поняла. Молчи.

Он неуверенно улыбается.

– Ты не злишься?

– Нет, не злюсь. – Я закусываю губу. – Просто странно, понимаешь? Я не привыкла быть не в курсе шуток для своих.

– Знаю…

– И не привыкла, что есть темы, которые мы не можем обсудить.

Андерсон знает, когда у меня месячные. Я знаю, какие стекла у него в очках и какие пять твитов Крисси Тейген он считает лучшими. Он знает, какой у меня тип кудрей. Какой номер. Я то этого номера не знаю, а он знает. И не хотелось бы нагнетать, но мы обменялись паролями от инстаграма  на случай, если один из нас умрет. Серьезно. Мы всё друг о друге знаем.

Андерсон протягивает через стол руку и сжимает мою ладонь.

– И я не привык.

Может, это просто рефлекс, но я отвечаю ему таким же пожатием.

Сцена восьмая

У Энди после занятий урок вокала, а братец игнорирует мои сообщения. Значит, пришел день автобуса. Один из минусов отсутствия прав.

Ноутбук лежит в спортивной сумке, с которой я хожу в школу, вместе с прочими учебными принадлежностями. Когда то этот неонового цвета мешок я брала с собой, оставаясь у папы: в него как раз влезало достаточно вещей на три ночи. Но сейчас мне почти ничего не нужно носить с собой. Обычно у нас с Райаном всего по два: две зарядки для телефона, две зубные щетки, два шкафа с одеждой. А моя гитара практически всегда болтается в багажнике его машины. Поэтому нам довольно комфортно.

Звонок застает меня позади группки пижонов, которые гоняют, как футбольный мяч, чей то учебник. За автобусом из за них приходится бежать, я задыхаюсь. И конечно же, поднимаюсь в него последней.

Переднее сидение занимает – кто бы мог подумать! – Ной Каплан. Он устроился спиной к окну. Рука у него сегодня на темно синей перевязи и крепко прижата к груди. Обычно он за рулем. А до того как получить права, он скорее бы умер, чем сел вперед. Но сломанное запястье, полагаю, изрядно меняет привычный стиль жизни любого пижона. Когда наши взгляды встречаются, он кивает:

– Теперь автобус.

– Теперь автобус, – подтверждаю я, сажусь позади него и достаю наушники. Но стоит мне включить музыку, Ной подсаживается ко мне.

– Значит, Андерсон тебя бросил?

– Что? Нет…

– Ничего себе. Оставил тебя. – Ной качает головой. – Приговорил к автобусному кругу ада.

– Да не бросал он меня! Он…

– …занят чем то более важным и интересным. Понимаю. Иногда мы перерастаем своих друзей, малышка Гарфилд.

– Боже, ну ты и балбес. – Я пихаю его в плечо. – У Андерсона урок вокала.

Ной улыбается своей обычной улыбкой, от которой у него морщится нос, и придвигается на сантиметр ближе. Я разыгрываю целый спектакль: отворачиваюсь от него и вставляю в уши наушники.

– Но вот в чем дело, – говорит Ной.

Клянусь, этот парень и двух секунд молчать не сможет.

Ной разводит руками:

– Вообще не понимаю, какой смысл в уроках вокала.

– Ну и хорошо. Тебе и не нужно.

– От них вообще есть польза? – спрашивает он. – Вот занятия по игре на инструментах я понимаю. Ты на них отрабатываешь навык…

– А пение, по твоему, не навык?

– Но ты же либо можешь петь, либо не можешь, верно? Нельзя же благодаря практике просто взять и стать Бейонсе.

– Нельзя, но можно тренироваться. – Я снова оборачиваюсь к нему. – Можно улучшить дыхание, расширить диапазон…

– Но зачем? Чего ради? Я бы понял, если бы ты на Бродвее хотела выступать и все такое, но 99,9 % людей ведь кончают тем, что поют только в душе, так что…

– Ты серьезно? – Я даже наушники вытаскиваю.