Обычный человек изолирован, ему объяснили, что ему никогда ещё так хорошо не было; и слишком многие из нас наклоняются и достают пальцами до носков, а прекрасно одетые представители истеблишмента наносят смазку и медленно входят, вкрадчиво ебут нас и переходят к следующему вылупившемуся клиенту. И появляется раздутое ощущение нашего места в обществе, мы принимаем государственные ценности, верим, что мы лучше соседа, что мы — другой социальный класс, стоим выше на лестнице, с лишней десяткой в кармане, и в доме, который принадлежит банку, а не муниципалитету. Классический приём: разделяй и властвуй. Британия — постиндустриальное общество, но образ обычного человека застыл на зернистой чёрно-белой плёнке, пыльные колонны голодного похода Джарроу и чёрное от угля лицо йоркширского шахтёра, довоенные оборванцы Восточного Лондона и босоногие крестьяне Сомерсета, прикованные к ручкам плуга. Тяжёлая индустрия пришла и ушла, зелёные поля Англии тонут в инсектицидах. Протестующие ездят туристическим классом, а шахты затоплены. Ист-Энд перенесли в Эссекс, и крестьяне смотрят цифровое телевидение.

Тех, кого раньше называли подлецами, теперь масс-медиа зовёт штрейкбрехерами, и Народная Палата провела закон, по которому судьи могут контролировать фонды профсоюзов.

Города накатились на сельскую местность, но профессора застряли в шестидесятых, они объясняют, что половина населения скучена только в высотках Бирмингема. Описывая простого современного мужчину или женщину, используют выражения неудачи — будь то левые, списывающие в отстой скучный конформизм масс, которые хотят улучшить свою судьбу, любить и быть любимыми, или правые, занятые освещением антисоциального поведения меньшинства. Местное произношение преподносится, как характерная черта человека, проститутки из масс-медиа глотают в словах букву Т, пытаясь изображать кокни, а кокни в это время говорят на бенгальском, и белые мальчики уезжают в графства, слушать Underworld и Orbital. Социум изменился, и точки давления сместились. Левые и правые читают нам лекции из своих древних домов, тот же старый класс интеллектуалов, который всегда контролировал эту страну, не порождая ни одной новой идеи. Наши хозяева гуляют по общественным паркам, отсасывая у первых встречных, тусуются с ребятами, натянувшими на головы целлофановые пакеты, прячутся от глаз в рабских казематах, с прищепками на сосках, и в то же время башляют левым, правым и центристам, втирая нам про мораль и бережливость.

Я притормаживаю перед грузовиками, занявшими все три полосы, древний рыдван — по внутренней полосе, сорокафутовый дальнобойщик — в центре, и сочащийся паром рефрижератор — на внешней. Автобус «Национального Экспресса» пристраивается точно мне в задницу, дешёвый транспорт в Кардифф. Не знаю, что, по его мнению, я должен делать. Мне некуда деваться, кроме как обгонять по встречной, магнитола крутит альбом Business «The Truth, The Whole Truth, And Nothing But The Truth», двенадцатидюймовая лебедка 18-Уиллера маячит впереди, хорошая дорожная музыка, и грузовик уже везёт замороженных куриц в по центральной полосе, а автобус держится сзади, как привязанный, когда я иду на обгон, и я по приколу бью по тормозам, и он тут же отстаёт, ухожу в середину и притормаживаю перед грузовиком, пропуская автобус.