Что забавно, уничтожение организованной оппозиции создало властям новую проблему, решить которую гораздо сложнее. Массы стали более изолированны и бессильны, запутанны и сбиты с толку, но обратная сторона пластинки — появилось племя одиночек, фрилансеров, живущих по американской модели, серийных убийц и одноразовых диссидентов, психов и идеалистов, живущих собственным бизнесом. Организациями легко управлять, их легко успокоить. Следуй правилам, и всё пройдёт через фильтр структуры, которая высосет исходную злость и лишит тебя силы менять положение дел. Сила, конечно, в числе, но одинокий стрелок опаснее, снайпер, который снимает цели и никогда не попадается. У любой организации, без вариантов, встаёт у руля та же профессиональная клика, будь то правительственная организация или выборные комитеты. Если кто-то прорвётся через эту тиранию с нетронутыми ценностями, их зовут диссидентами и отщепенцами, старомодными и эксцентричными, их сначала распинают, а потом берут под крыло, когда они сломлены и пали так низко, что уже не представляют угрозы.

Если меня сейчас поглотит Мейнорс, я не побегу в профсоюз. Только время терять. Информация контролируется во имя интересов бизнеса, и модные левые обосрали нам всю малину, дав таблоидам полную свободу действий. Если бы я сейчас работал на фирму, заключив сделку и, выпустив контроль из рук, как сделали Мейнорс, когда я был моложе, я бы пришёл рано утром, подключил бы шланг, залил магазин и ходил бы по автопарку компании, поливая антифризом кузова с грузом, который провели мимо налогов. Я работал на них по мелочи, и то, что они сделали, сильно повлияло на мою жизнь. Тогда я пришёл ночевать домой под вой сторожевых сирен, превратив их прибыль в тысячи фунтов убытков. Это было несложно, и минимальный риск попасться. Это личное, это снимает напряжение, это вам не идти обирать в пабе парня, на котором остановился взгляд, и то, что я сделал с Мейнорс — пошёл и привёл в порядок записи, просто пришлось долго разбираться с этим делом. Это была не месть, скорее вопрос правосудия.

Улыбаюсь, вспоминая, как пять лет назад карабкался по сетке забора, в пластиковой маске Микки Мауса из-за камер слежения, в голубой униформе кочегара, чувствовал себя говнюком, но надо было разобраться с застарелыми проблемами и счетами. Менеджеры там обращались со мной как с дерьмом, пытались засрать мне жизнь. Мне повезло, у меня всё получилось, но много кто не смог убежать и никогда уже не восстал из пепла. Они говорили, что это просто бизнес, профессиональный вопрос, ничего личного, только это всё хуйня. Это было просчитанное решение. После того, как я устроил шабаш в Мейнорс, я больше никогда не думал ни о кампании, ни о том, что они сделали. Проблема была решена раз и навсегда. Раньше я пытался притворяться, что я забыл и забил, только ни фига я не забыл и не забил, и каждые пару лет всё всплывало вновь, словно я предал сам себя. Жизнь там, внутри, крутится у тебя в голове, всё, что было, от колыбели до могилы.

Я съезжаю на 15 Перекрёстке, возвращаюсь под магистраль и иду на дорогу на Суиндон, делаю пару поворотов; этот парень, Барри, живёт на окраине в тихом блоке домов, построенных двадцать лет тому назад. Тут поблизости есть древние каменные круги и резная Белая Лошадь, их возраст — тысячи лет, но шифер на крыше дома пора уже менять, и все дороги в трещинах. Замечаю паб, поворачиваю направо, отсчитываю 23 номер, паркуюсь и выхожу на дорожку. Он открывает дверь, когда я тянусь к звонку.

— Как, нормально меня нашёл?

Вхожу, он сажает меня в передней, идёт в кухню сделать чаю, женщина там шуршит пачкой печенья.