Главное не отпугнуть парня, попытаться сдержать эти видения про безумного учёного, которые так и рвутся изнутри; эксперименты в концентрационных лагерях и экономику коровьего бешенства, генетически модифицированные человеческие сознания, у которых отключены эмоции и индивидуальность, культура клонов, всемирно спонсируемые учёные, которые раздевают жизнь догола, вертят как хотят хромосомами и ДНК, корпорации, обустраивающие исследовательские лаборатории, синтетический пульс сгенерированного компьютерами мира. У нацистов была такая идея. Только они говорили о ней вслух, а у нас она засекречена. Но если я начну говорить о том, о чём думаю, парень встанет и уйдёт, взглянув на меня так же, как мы смотрели на Смайлза, когда он начинал нести всякий бред, про коммунистических и фашистских диктаторов, про администрацию и политику обеспечения жильём. Так что я молчу, и Смайлз сидит напротив меня, уставился в стол, поднимает голову, чтобы хлебнуть чая, на лице солнечный свет, пропущенный стеклом, туман уже исчез. При ближайшем рассмотрении видны отличия, форма головы и вид кожи, куча вещей, ты и не думал, что замечал их, но они похоронены в глубинах сознания. Он явно сын своего отца, но я всё равно не понимаю, как. И вдруг в голове щёлкает.

— Я год работал в Илинге. Компьютеры. Это такая штука, можно разобраться самому. Для начала надо завести собственную тачку, найти мануалы, но когда понимаешь основы, дело сделано. Кому надо можно легко заморочить голову. Тех, кто кончил университет, берут без разговоров. Надо говорить, что тоже кончил, тебя берут, а дальше уже всё от тебя зависит. Работай себе, получай деньги. Там, где компьютеры, там денег хватает. Так что надо забраться туда и забрать свою долю, взять своё. Неважно, насколько ты хорош, важно войти в дверь, просочиться через собеседование. Эти мудаки так обленились, что даже не проверяют бумаги, всё, что надо — чувака на другом конце трубки или письмо на бланке. Надо использовать систему. Я это понял, только когда стал постарше. Очень жаль, ведь ребёнком я доставлял кучу проблем, чаще всего по собственной вине.

Люк не улыбается, как это делал Гари, но он тоже позитивный, оптимист, хотя в его глазах и живёт печаль, под глазами — мешки человека, измученного ночёвкой на скамейке, визит на кладбище выбил его из колеи. Если он работает, зря он спит на улице, отмораживая яйца, надо было найти нормальное тёплое место. Вот поймает пневмонию. Надо было заплатить за ночёвку и завтрак.

— Это был минутный порыв, я же говорил. Не знаю, почему я решил сюда приехать. Сюда добираться от Илинг Бродвея пятнадцать минут, я уже не раз думал заехать, но всегда откладывал, мол, это ничего не изменит. А сейчас я рад. Печально, комок в горле, но уж как есть.

Он правильно сказал насчёт эксплуатации системы, и мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы заметить то же самое, но это путь в тупик. Люди привыкли биться лбом в стену, ломиться в парадный вход, точно говорить, чему их учили, так устроен мир, и это честно, ты знаешь, кто чего стоит, но иногда надо поступать хитро, если хочешь победить. Проблема в том, что некоторые люди охуительно пронырливы, они забили жить по схеме, а остальные — ничтожества, которые каждый пенни выдаивают из системы, в первую очередь им не хватает смелости, они всегда и на все согласны.

Интересно, что с его матерью. Она наверняка переживает, если он должен был вчера вечером приехать в Брайтон. Пытаюсь вспомнить её имя, не могу. Чувствую себя виноватым, думаю о Саре, как я не смог вспомнить её имя.