Так что, в конце концов, лицо обычного человека, который любил музыку и мог придумать мелодию и текст, оказалось на глянцевых плакатах, так же и бедняга Сид Вишес, подросток, раб большого бизнеса, чьи самоистязания вдруг оказались рок-н-ролльным шиком. Я читал в газете, что Сида изнасиловали в тюрьме в Нью-Йорке, когда его обвиняли в убийстве Нэнси Спанжен. Так, ляпнул журналист между делом. До сих пор не знаю, правда это или нет. Может, кто-то думает, типа сам виноват, мол, плевал в толпу, резал вены, ходил с панковской причёской. Может, им кажется, он заслужил и дозу героина, которую пустил по вене, когда погиб.
Интересно, сколько людей знает, что по-настоящему Сида звали Джон, что он пришёл в Sex Pistols на замену Глену Мэтлоку. Посмотрите на его фотографии, до того, как он вошёл в группу и научился мультяшно рычать, приятный парень, почти ребёнок. Кто-нибудь из старших должен был помочь ему выбраться. Гляньте на Макларена и Вествуд, прошло двадцать лет, они благоденствуют, и есть в этом что-то порочное. Они были частью истеблишмента, а члены группы — простыми ребятами, и этот парад мод и авангард были такими же элементами системы, как Палата Лордов. Все они были похожи, одержимы пустыми фразами, они жили в мире фантазий, хотели славы и богатства, разыграли карту представления системы о бунте, как будто в дресс-апе есть что-то сложное. Мы называли его Тупой Сид, потому что все были в курсе, им управляют, используют в деловых интересах, мы ненавидели этих мразей. Не то чтобы мы имели что-то против него лично, просто мы понимали, что его наёбывают.
Стыд и позор, что из человеческого существа делают мультяшного героя на плакате, что безымянные бизнесмены делают бабки на его смазливой мордашке и элвисовской ухмылке, превращают его в пластмассовую куклу, нью-йоркский передоз, тупая идея рок-н-ролльного города, искристая галерея наркоманов и платиновых дисков. В голове играет «Город Мёртвых» сингл The Clash, я вижу Диснейленд, полный мёртвых музыкантов, Дженис Джоплин и Джимми Хендрикс прячутся от Сида, Курта и Малькольма Оуэна, разбитый Форд Кортина — бампер в бампер с хромированным Кадиллаком, Оуэн вдавливает газ в пол и влетает в задницу Кадиллаку, гнёт решетку радиатора, царапает розовый лак, Сид тащит обрез, а Курт свешивается из окна и целится из пистолета в волосатиков, кричит, мол, чёртовы хиппи, Мэрилин хватает за яйца Джеймса Дина, когда он трахает её на крыше бензоколонки, разглядывая плебеев внизу, Джонни и The Self Abusers в толпе мажоров, и осколки «Некрофилии» Стюарта Хо-ума летят по улицам города, разбитого на музыкальные микрорайоны, и вой сирены полицейской машины, погоня за Кортиной. Беру трубку и приглушаю музыку, вслушиваюсь в голос Сары, сижу, болтаю, дека крутится, пластинка кончилась, и мы говорим долго-долго, трубка ложится на телефон час спустя, и мы договорились встретиться на следующей неделе.
ВЕРСИЯ
В башке шумит, я выхожу от Сары, бреду в туманное субботнее утро, с улыбкой во всё лицо. Жизнь прекрасна, есть такое дело, что бы там ни говорили, настроение портит только чапаттинское фирменное блюдо, булькающее в желудке, не включённый в меню фарл, в два раза острее, чем виндалу, злее джалфрези, хуже, чем пиво-кола-водочная смесь. Надо сбросить давление, перец медленно кипятит меня изнутри, выходит из пор. Член онемел, и в джинсы протекли капли малафьи. Сара хотела, чтобы я остался, познакомился с её пацаном, но я заставил себя уйти до того, как её матушка приведёт его. Перехожу через дорогу к киоску, покупаю пакет молока, продавец треплется по телефону, говорит, его старик уезжает на выходные в Великий Ярмут, я стою снаружи и пью молоко, смотрю, как туман мельтешит вокруг фонарей, едут первые машины, светофоры подмигивают «стоять-ехать-стоять-ехать», на той стороне — ограждение, асфальт сломан. Начинается утренняя суета, и я высматриваю Криса, он должен проехать с семьёй, везёт детей в рай, к забитым полкам супермаркетов. |