Изменить размер шрифта - +
Так оно и получилось. Линда от него не отставала. Он втиснулся в кресло рядом с ней и стал говорить такие вещи, о которых в трезвом виде даже и подумать не решался. Она смеялась, не переставая, а к одиннадцати часам сжала его руку и сказала, что он ей нравится. Еще через полчаса и еще через банку пива они начали целоваться. В первый раз в жизни он целовал девочку. У ее губ был вкус пива, чипсов, табака и еще чего-то… мягкие, теплые губы, только у нее такие губы, ни у кого больше. Даже сейчас, через десять часов, он водил языком во рту и находил остатки этого замечательного вкуса — то на нёбе, то на десне.

Но дальше все пошло наперекосяк. Нацеловавшись, они пошли есть пиццу — руками, прямо из картонных коробок, — а близнецы ничего лучшего не придумали, как разлить трехлитровую коробку кислого красного вина в пластмассовые стаканчики. Тут Линда почувствовала, что перебрала. Ее стало тошнить. Она встала, покачиваясь, сказала, что сейчас вернется, и пошла в туалет. Через полчаса он обнаружил ее в какой-то из комнат, крепко спящей в объятиях Крилле Лундина из девятого «Б». Он выпросил у Эрика еще банку пива, выкурил сигарету и пошел домой… Если подумать, неплохо бы вычеркнуть из жизни не только предстоящие четыре дня, но и вчерашний день тоже.

Линда Гранберг, fuck you, подумал он и тут же понял, что это не фигура речи, а именно то, чем он хотел бы заняться с Линдой Гранберг. Если бы он разыграл свои козыри получше, она лежала бы на диване с ним, а не с этим Хоккей-Крилле Лундином. Жизнь полна случайностей… хотя, конечно, что там говорить, у пятнадцатилетнего хоккеиста шансы были куда лучше, чем у него… кто он, собственно? Ноль без палочки, комок теста, ботаник… Лузер, одним словом. Говорить не о чем.

Он вздрогнул — в дверях стояла мать.

— Мы едем за покупками. Я бы очень просила тебя позавтракать, пока нас нет, а когда приеду — поговорим.

— Разумеется! — Он хотел сказать это бодро и естественно, но получился довольно странный звук, похожий на писк полевой мыши под ножом сенокосилки.

 

— Начнем с того, что определимся. Кого касается этот разговор?

— Меня. — Кристофер постарался вернуть матери такой же стальной взгляд, но сильно сомневался, насколько удачно это у него получилось.

— Тебя, Кристофер, тебя, — задумчиво сказала мать, сцепила руки и положила их на стол.

Они сидели вдвоем на кухне. Было уже полдвенадцатого. Папа Лейф ушел куда-то по делам, а Хенрик, должно быть, еще спал — он вернулся из Упсалы поздно вечером. Его первый семестр в университете закончился. Наверняка успешно. Обе двери в кухню были плотно закрыты, тихо ворчала и вздрагивала посудомоечная машина.

— Что ж, я жду.

— Мы заключили соглашение, — сказал Кристофер, — а я его нарушил.

— Вот как?

— Я должен был вернуться в двенадцать, а пришел в два.

— Десять минут третьего.

— Десять минут третьего.

Она слегка наклонилась к нему. Вот бы взяла и обняла меня, подумал Кристофер. Прямо сейчас. Ну нет, на мать это не похоже. Не раньше, чем она поставит все точки над «i». А этих «i» накопилось не так мало.

— Мне не очень хочется задавать тебе вопросы, Кристофер. Мы же не на следствии. Может быть, сам все расскажешь?

Он глубоко вздохнул:

— Я соврал тебе. В самом начале.

— Не понимаю.

— Я и не собирался к Юнасу.

Она приподняла левую бровь — на два миллиметра, не больше, — но промолчала.

— Я сказал, что пойду к Юнасу смотреть кино. Это была неправда.

— Вот оно что…

— Я был у близнецов.

Быстрый переход