В 1899 году пулеметчики возвращались в Британию. На площади перед вокзалом Чаринг-Кросс толпа английских женщин вытащила пулеметчиков из вагона поезда; их качали на руках, целовали, восторженно называли «героями» и «гордостью нации». С этим они и уехали по домам.

Действия британок явно выходят за пределы радости женщин, чьи мужья возвращаются с войны. Очевиден восторг именно по поводу способности совершать массовые убийства.

Примерно в те же годы, в 1902 году, американское общество так же ликовало после бойни, устроенной генералом Фармером на Филиппинах. Пресса смаковала жалкие и отвратительные детали массовых убийств из скорострельных винтовок, участников истребления повышали в чинах и славили с средствах массовой информации. Примеры этих славословий приводит Марк Твен в одной из своих статей. Очень характерно, что в американское собрание сочинений «В защиту генерала Фармера» не попало.Такое поведение невозможно понять, исходя из современных критериев не только политической, но и психической нормы. Очевидно, что люди этой эпохи и думали, и чувствовали не так, как наши современники.

Кстати, это само по себе прекрасная иллюстрация глубокой лживости классической пессимистической установки на то, что «человек ни в чем не изменился» и что «история ничему не учит».

Очень даже учит. Закон техно-гуманитарного баланса работает.

Чем в большей степени для нас неприятны и даже непонятны приступы восторга прессы, чем менее симпатично поведение британских дам в 1899 году, тем очевиднее — человек очень изменился за последние сто лет, и что история как раз очень многому научила. Известно даже, как проходили этапы этого учения.

Конец идеи приемлемости войн

Первая мировая война породила не только поколение «рассерженных молодых людей». В конце концов, Толкиен — такой же солдат Первой мировой, как и Олдингтон. «Половина моих соучеников школьных и университетских лет не вернулась с полей этой войны», — замечает Арнольд Тойнби.

Цена победы для союзников оказалась такой чудовищной, что в огне Первой мировой напрочь сгорела идея благодетельной войны, способа приобрести больше, чем потерять. Опять закон техно-гумантарного баланса: человечество поняло, оружием какой разрушительной силы обладает, и ввело новые ограничения.

Эти изменения в общественной психологии хорошо объясняют, почему британские и французские политики в 1930-е годы «умиротворяли агрессора» вместо того, чтобы противопоставить Гитлеру жесткое ответное давление, встречное поигрывание мускулами.

Ровно через сорок лет после Обдурмана, в 1938 году, премьер-министр Британии Н. Чемберлен спускается по трапу самолета, размахивая текстом Мюнхенского соглашения.

— Англичане! — кричит премьер-министр. — Я привез вам мир!

На самом деле он скорее привез войну, но сейчас важно другое — политику «невмешательства» поддерживает большая часть британского общества.

А большая часть немецкого общества поддерживает агрессивную политику нацистов — ведь в Германии сохранилась идея войны как события разумного политически, выгодного экономически, приемлемого морально.

Такие настроения стали ведущими в Германии только после Второй мировой войны. Да и вообще во всем цивилизованном мире.

Применение пулемета в 1899 году вызвало приступ восторга. Трудно передать энтузиазм всего британского общества по поводу применения этого нового оружия. Газеты буквально воспевали пулемет и тех, кто умеет с ним обращаться.

Применение атомной бомбы в 1945 году вызвало к жизни страх, панику и острое предчувствие конца.

Борьба эпох

В России до сих пор война не перестала быть морально приемлемой.