Изменить размер шрифта - +
Меня словно бы накрыло волной. Последнее, что я слышал, было: «Ставьте кокон». А затем пришла тьма.

 

Глава 8

Сегодня вы проснулись от боли? Может, лучше было умереть вчера?

 

Надо было все-таки бежать… Расслабился, идиот… Ну как же, вокруг все такие хорошие, белые, добрые и пушистые… Добился своего, князь… Ох, больно-то ка-ак!.. Стоп. Мне больно. Значит, жив? Вроде бы да. Но лучше бы сдох. Суставы выворачивает, в живот словно лавы налили, а голова… Моя несчастная тупая черепушка, хоть бы она раскололась наконец. Блин, до чего же больно!..

Меня знобит. Тело будто ватное и трясется как холодец в руках алкоголика… Та-ак. Это мы уже проходили. Неужели меня снова куда-то закинуло? И хрен бы с ним. Ох. Надеюсь только, что и здесь найдется свой Грац. Его помощь мне бы сейчас не помешала.

Спустя несколько минут боль начала неохотно отступать, и я хоть и с трудом, но нашел в себе силы пошевелиться. Приоткрыл веки, и из груди вырвался облегченный вздох. Я в спальне флигеля. Подушки довольно высокие, так что мне прекрасно видно большую часть знакомой обстановки. В спальне темно. Вечер, утро? Неясно. Узкое окно с опущенными шторами, конторка, дверь… И кто это там решил побеспокоить мое болящее «благородие»?

— Виталий Родионович, к вам тут Меклен Францевич просятся. Пускать или как? — прогудел Лейф, придерживая входную дверь.

— Так что ж ты меня-то спрашиваешь? — проговорил я, ужасаясь хриплому клекоту, в который превратился мой голос. — Как-никак, он тебе жалованье платит.

— Так-то оно так, да не так, — протянул Лейф. — Я уж, почитай, неделю как расчет взял… А Владимир Стоянович разрешили пока при флигеле, временным поваром для вашего благородия. И жалованьем не обидели ни меня, ни… Так что, пускать дохтура-то?

— Да уж пропускай, — проговорил я, тихо удивляясь поступку повара, но решил, что расспросить его можно и попозже. Лейф кивнул и отодвинулся в сторону. Тут же в комнату вошел профессор. Застыл на мгновение на пороге, смерил Лейфа укоризненным взглядом и, покачав головой, подошел к моему изголовью.

— Что, дела настолько плохи, что мне сразу прислали патологоанатома? — не сдержался я.

— Шутите, Виталий Родионович? Это хорошо, — покивал Грац, одним неуловимым движением мысли, растягивая надо мной небольшую сеть познания. Э-э, чего? Я зажмурился, но отчетливое ощущение висящей надо мной ментальной конструкции никуда не делось. Даже с закрытыми глазами я могу с идеальной точностью указать, где находятся основные узлы этой сети и в какую точку надо «ткнуть», чтобы она рассыпалась. Что я, естественно, тут же и проделал.

— Виталий Родионович, голубчик, я вас очень прошу, дайте мне спокойно вас обследовать, а развлекаться будете позже, — как маленькому ребенку, погрозил мне пальцем Грац. Ну профессор… Впрочем, в чем-то он, конечно, прав. Я ничуть не сомневаюсь, что здешние дети точно так же обожают влезать в чужие ментальные творения просто с целью понять, что это такое и как его можно использовать или сломать… на крайний случай. Те самые пресловутые естественные реакции… Вот и получается, что я вроде как взрослый тридцатилетний дядька, но в плане ментального развития сущий ребенок. Ну и хрен бы с ним. Зато у нас все получилось! Ну не у нас, у исследователей… И все-таки. Опс.

Я с трудом заставил себя развеять созданный, почти помимо моей воли тонкий щуп, словно бы выраставший из моей ладони и незаметно подбиравшийся к ментальной конструкции профессора, и обреченно вздохнул. Кажется, это называется «гиперактивностью». Эх. Хорошо еще, что мне подгузники менять не нужно. Или нужно? Я смутно припомнил свою почти сточасовую медитацию и топчан с «уткой», но вспышка головной боли заставила вернуться в реальный мир.

Быстрый переход