Подобное настроение было у многих. Само это выражение — «окрашенные гробы» — входило в оборот, и даже появилась песенка (написанная, говорят, Филиппом, хотя этому нет подтверждения), в которой были такие слова:

Как я говорил, Варавва тоже кричал, и сообщают, что слова его были следующими: «Убейте его! Чего вы ждете?! Он друг кесаря, он лижет римлянам пятки, он показывает им египетские фокусы! Враг свободы, искажающий израильскую истину! Забросайте ублюдка камнями!» И он и его друзья начали швырять булыжники. Оба Иакова уже готовы были ответить, но Иисус их остановил, сказав:

— Не делайте ничего. Учитесь у фарисеев.

Елифаз и его сообщники поспешно удалились. Римский стражник, стоявший у края толпы, двинулся в сторону того, кто бросил первый камень. Камень, который бросил Иовав (или Арам), рассек одному из стражников левую щеку. Сирийские наемники начали избивать ни в чем не повинных евреев, наблюдавших за происходящим, а Варавва в это время пытался душить невысокого, но жилистого сирийца. Было видно, как на помощь стражникам со стороны соседних казарм спешит подкрепление, поднятое по сигналу рога. Впереди, высоко подняв знамя, символизировавшее римский мир, шагал знаменосец. Камень задел его. Выставив древко, он сделал выпад. Знамя вырвали у него из рук, и оно упало на землю. Древко сломали. Троих зелотов схватили без особого труда. Тяжело дышавший Варавва не поносил арестовавших его людей. Он приберег всю свою злобу для Иисуса:

— Предатель! Ты предал меня… Передал прямо в руки…

Здесь он получил удар в лицо от декуриона. Щурясь от солнца, декурион посмотрел на Иисуса и его учеников, которые стояли очень спокойно, сложив руки на груди, и спросил у одного из своих людей:

— Это он?

— Да, он. Любите, говорит, своих врагов. Легче сказать, чем сделать.

— Тебе еще следовало бы спать, — произнес Иисус, увидев Петра.

Это было на горе Елеонской, перед самым рассветом, и снова день обещал быть сухим и жарким. Иисус наперед знал, когда погода будет портиться.

— Мы услышали, как ты встал, учитель, — ответил Петр. — Некоторым из нас нынче тоже не спалось.

С Петром был Андрей. Со стороны постоялого двора подходили Матфей и Фома. Своей привычкой быстро просыпаться они стали походить на зверей. Только Иакова-меньшего, чтобы заставить подняться, нужно было пинать и расталкивать.

— Кроме того, мы хотели у тебя кое-что спросить, но все как-то не хватало времени.

— О чем же вы хотели спросить?

— Ты говорил, что тебя заберут от нас, — сказал Андрей. — Когда? Кто это сделает?

— Скоро, — ответил Иисус. — В сущности, в этом примет участие каждый. Некоторые будут с копьями и мечами, некоторые — без оружия. Это не имеет особого значения.

Послышался бычий голос Иоанна, странно сочетавшийся с его изяществом и хрупкостью:

— Вставайте! Выходите! Свежее козье молоко, свежий хлеб!

Петр продолжал:

— Ты говорил еще, что придешь снова. Значит ли это, что тебя заберут, а потом освободят?

— Нет, Петр. Не освободят. Освободит меня только Отец мой Небесный. Заберут, будут судить, убьют. Но я приду снова.

Все это Петр и Андрей пережевывали вместе с утренним хлебом. Вскоре, когда над городом уже вставало солнце, все пили молоко, передавая друг другу кувшин. Предстоял еще один знойный день.

— Каков же будет знак? — наконец спросил Петр.

— Через три дня, — продолжал Иисус, — я снова буду жив. Меня похоронят, как Лазаря, и я, подобно Лазарю, выйду из склепа. Живой. Короткое время я буду с вами. Потом я буду потерян для вас.