В следующий раз, когда Богу придет в голову очередная странная мысль о деторождении, это будет девственница. В одном случае — слишком поздно, чтобы иметь детей, в другом — слишком рано, понимаешь? Не молодая дева, заметил рабби Гомер, не все так просто, а дева, которая никогда… Ну, как я уже говорил, я так и не раскрыл рта, но меня слегка трясло, и тут Иофам — иногда он бывает очень находчив! — привел пример, будто бы тоже из Писания, что вот так же трясется дерево, когда ожидает топора. Пошутил, конечно.
— Продолжай, — сказала Мария.
Не наевшись — ведь теперь она кормила и себя, и ребенка, — Мария отрезала себе еще хлеба и обмакнула его в соус из-под тушеного мяса.
— А главное здесь то, что Мессия должен родиться в Вифлееме. Рабби Гомер показал нам то место в Писании, где об этом сказано, и ткнул в него своим пальцем. Палец, между прочим, был весь в рыбьей чешуе, для рыботорговца это простительно. Так вот, рабби сказал, что Мессия должен быть из дома Давидова, а город Давида — Вифлеем. Тут, скажу я тебе, у меня сердце совсем упало. Этот текст я сам видел, и там еще было что-то вроде «Ты, о Вифлеем, мал ли ты между тысячами?». Это не город, конечно. Так, маленький городишко недалеко от Иерусалима. Но именно в Вифлееме он должен родиться.
Мария прожевала хлеб и проглотила.
— Родиться в Вифлееме или быть из Вифлеема? Должно быть — из Вифлеема. Он родится здесь, в этом доме. В Назарете, что в Галилее. Но будет из Вифлеема.
— Рабби сказал определенно — в Вифлееме. И никто это особенно не оспаривал. Да, судя по всему, большинству это было не очень-то и интересно. А потом мы все вернулись к работе.
— Значит, ты ничего лишнего не говорил? Не выдал себя?
— Конечно, нет. Чтобы Иосифа объявили сумасшедшим? Обманутым? Теперь я всех людей вижу такими, каким сам был до недавнего времени. У большинства из них нет способности к вере. Взять, к примеру, Иофама. Он верит только в то, что все всегда было плохо и все всегда будет плохо, пока не станет еще хуже. Нет, я храню молчание. Точно так же и тебя не должны видеть. Мне нет нужды быть пораженным немотою, как было с Захарией. В Вифлееме — так, по словам рабби Гомера, сказано в Писании. Он так часто ударял пальцем по тому месту в тексте, что там остался след от его ногтя. Кстати, этот нож надо бы наточить. Стало быть, в Вифлееме.
— Из Вифлеема. Он родится в своем собственном доме, там, где мне явился Гавриил. Теперь Бог все оставил на усмотрение природы. Он родится в Назарете.
— Рабби сказал, в Вифлееме.
— Говорю тебе: он будет из Вифлеема. Подай мне хлеб. Почему этот стол так качается? Прежде такого не было.
— Должно быть, ты сдвинула его. Пол кое-где не очень ровный. Стол не качался, когда я его сюда поставил.
— Он не качался до самого последнего времени.
— Ты, наверное, нечаянно его толкнула. Тяжелая. — Иосиф широко улыбнулся. — Ты теперь тяжелая девочка.
В тот самый вечер в Иерусалиме, в огромном дворце Ирода, то место в Писании, которое несло на себе следы пальца рабби Гомера и источало запах его ремесла, готовилось к претворению в жизнь. Ирод, который в этот день выглядел хуже, чем обычно, и казался еще более обрюзгшим, принимал двух высоких гостей из Рима. Одним из них был Луций Метелл Педикул, которого вы уже встречали, а второй, вечно пыхтящий и фыркающий, носил имя Публий Сенций Назон. В Палестине они были по государственным делам. Сенций говорил:
— Несмотря на легалистический довод, что Палестина не является страной, полностью подвластной империи, божественный Август все же считает себя вправе рассматривать ее в качестве таковой в целях сбора податей. |