– А разбираться кто будет? – приближая ко мне свою харю, ласково спрашивает он. – Смотрящему это в хер не впилось. Ну проглядит он записи – и что увидит? Как мы вломились в каморку. А почему вломились? Да потому что вы обдолбаться тут решили. Вот и дурь имеется… – он достает из того же кармана знакомую мне ампулку и с доброй улыбкой в глазах помахивает ей в воздухе. – Мы забегаем – а вы уже всосали дозу. И на нас с этими же ножами… Пришлось валить. Еще вопросики?

Вопросиков нет. Это все. Амбец. Полный и безоговорочный. Крайний вариант – рассказать всю эту бадягу капо-два. Но тогда… Мне даже не хочется думать о том, что будет тогда. Исход ясен – отрядный общак уплывет в их большущий карман, и нам останется только пососать лапу. Ну или другой орган. Детородный. А это значит – прощай Нора, прощай, авторитет внутри отряда и вне его. И это – жизнь?.. Лучше сдохнуть. Быстрее получится, без особых мучений… Я сижу напротив этой черной своры, гляжу на ухмыляющегося тощего хмыря – и понимаю, что смысла рыпаться уже нет. При любом раскладе нам край. Пойти на сделку – и жить еще пару-тройку декад с головой, лежащей на плахе, сраться от любого шороха, каждую ночь ждать смерти? Стоит оно того? Нет. А ебись оно все конем!..

– Тогда как-нибудь сами. Без нас, – я пытаюсь плюнуть ему в рожу, но тягучий вязкий плевок попадает всего лишь на куртку. – Нам при любых раскаладах амба. И знаешь что?.. Я сроду сукой не был и не собираюсь!

Он пожимает плечами и брезгливо оттирается.

– Тогда соболезную. Недолго музычка играла, недолго фраер танцевал… Но нам и такой расклад на пользу. Валим вас двоих – и вашему Смоле нужны будут новые бугры. А у нас как раз есть подходящие. Так даже и лучше получится… Гаси его, пацаны.

Трое капо, что стоят ближе ко мне, вытаскивают дубинки. Быть забитым в тесной каморке – поганенькая смерть корячится… Желтый хоть в себя не придет, так в обмороке и кокнут. Стащить нож с ноги не получится, слишком хорошо постарался, примотав толстым слоем – и я затравленно осматриваюсь. Ни дать ни взять лис в окружении своры собак…

Новый удар, куда сильнее первого, сносит дверь с петель. Влетев внутрь каморки, она бьет ближайшего капо – и тот, матюгнувшись высоким слогом, летит на пол. В проеме, в ореоле слепящего света, бьющего из цеха, стоит КШР-400. Короткое движение черепа, секунда на оценку обстановки – и он делает шаг внутрь. Коренастый вытягивается по струнке и открывает рот, готовый отдать рапорт, – и я вдруг чувствую, как мои глаза помимо воли буквально лезут из глазниц: механизм, чиркнув стальной макушкой по бетону потолка, тяжело шагает к нему… и страшным ударом стальной лапищи проламывает череп.

Паузу, когда остальные черножопые замерли в ступоре, четырехсотый использует как надо. Он движется быстро и на каждого тратит всего один удар. Четверо капо валятся на пол с проломанными черепами, пятому, которого сбило дверью, четырехсотый, не мудрствуя, плющит грудную клетку ногой. Оставшиеся двое, наконец, сообразив, что происходит какая-то жуткая хрень из ряда вон, распялив глотки и вопя, пытаются прорваться мимо, в заветный дверной проем… Не тут-то было. КШР слишком быстр для человека. Шестого механизм хватает за левый бок, стальными клещами манипуляторов выдирая ребро, от чего капо истошно орет – и отрубается. Седьмой, уже прорвавшийся к двери, получает пук картечи в спину – и улетает в слепящий белым светом дверной проем.