Мистер Фотерингей уже приступил ко второй порции гренок, тоже затребованной из пространства, и набил себе полный рот.

— Да вот по поводу этой миссис Минчин (чав, чав)… Не могу ли я (чав, чав)… сделать ее исправнее…

Мистер Мейдиг поставил стакан на стол. На его лице выразилось сомнение.

— Она… надо вам сказать, дорогой мистер Фотерингей… очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. Кроме того, теперь уже двенадцатый час, и она, наверно, легла спать. Вообще не думаете ли вы…

Мистер Фотерингей обдумал эти возражения…

— А нельзя ли попробовать сделать это, пока она спит? — предложил он.

Сперва мистер Мейдиг воспротивился этому необычайному опыту, но потом уступил. Мистер Фотерингей продолжал ужинать, хоть и не без тревоги в глубине души. Впрочем, мистер Мейдиг стал толковать о переменах, которые произойдут на другой день с его экономкой, с таким оптимизмом, который даже Фотерингею показался немного преувеличенным. Вдруг наверху послышался шум. Они вопросительно переглянулись, и мистер Мейдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей слышал, как он, стоя внизу у лестницы, окликнул свою экономку и потом осторожно пошел наверх.

Минуты через две пастор вернулся легкой походкой, с сияющим лицом.

— Удивительно! — вскричал он. — И даже трогательно! Весьма трогательно!

Он принялся шагать по ковру перед камином.

— Раскаяние, самое трогательное раскаяние, высказанное в дверную щель! Бедная женщина! Какая удивительная перемена! Она встала. Она сейчас же встала. Она поднялась с постели, чтобы разбить бутылку водки, которая была спрятана у нее в сундуке. И рассказала мне об этом!.. Но это дает нам… Это открывает перед нами, можно сказать, неограниченную перспективу. Если мы смогли произвести такую удивительную перемену даже в ней…

— По-моему, тоже, — сказал мистер Фотерингей. — Границы нет никакой… Но только, что касается мистера Уинча…

— Конечно, никакой, — подтвердил мистер Мейдиг. Продолжая шагать по ковру, он жестом отстранил затруднительный вопрос об Уинче и потом внес целый ряд удивительных предложений, которые только что пришли ему в голову.

В чем состояли эти предложения, для нашего повествования не существенно. Достаточно сказать, что все они были подсказаны бесконечной благожелательностью, — той благожелательностью, которую можно назвать послеобеденной. Впрочем, вопрос об Уинче так и остался открытым. Равным образом нам нет надобности рассказывать, какие из этих предложений мистера Мейдига были осуществлены. Заметим только, что произошли удивительные перемены.

После полуночи мистер Мейдиг и мистер Фотерингей, не замечая холода, бродили по рыночной площади при свете луны в каком-то экстазе чудотворства Мистер Мейдиг размахивал длинными руками, а малорослый Фотерингей шел гордо, уже не стесняясь своего величия. Они излечили всех пьяниц в своем избирательном округе, превратили все пиво и весь спирт в воду (в этом вопросе мистер Мейдиг заставил мистера Фотерингея подчиниться); потом они значительно улучшили местное железнодорожное сообщение, осушили болото Флиндер, улучшили почву на «Холме с деревом» и вывели бородавку у викария. После этого они стали обсуждать, что сделать с подгнившим устоем Южного моста.

— Наш город будет завтра неузнаваем! — восклицал мистер Мейдиг. — Как все будут удивлены и благодарны нам!

В эту самую минуту на церковных часах пробило три.

— Вот так штука! — воскликнул мистер Фотерингей. — Уже три часа! Мне пора домой. Я должен быть на службе в восемь. Кроме того, мистер Уинч…

— Мы только начинаем, — возразил мистер Мейдиг, упоенный своим неограниченным могуществом.