Ему тогда не исполнилось еще и года, но он повторил буквально тем же самым тоном: «Смотри, какой он уже большой, Мэри!»

Свои первые двенадцать лет Том провел в Лоури-Бридж, штат Огайо, и позднее его нередко удивляло, как это он сумел продержаться там так долго.

В школу Том пошел с четырех лет. В одном классе с ним учились шестилетки, значительно превосходившие его координацией движений, но уступавшие во всем остальном. Он уже умел читать. Даже писать, хотя его детские пальцы быстро уставали держать ручку. И он умел запоминать.

Он запоминал ссоры родителей и слово в слово повторял сказанное любому, пока отец не выдрал его. Это Том тоже запомнил. Он запоминал, когда его брат с сестрой врали, и некоторое время старательно восстанавливал истину, но в конце концов его отучили делать и это тоже.

Как — то раз он прочел учебник до конца, и текст остался у него в памяти навсегда. Когда учитель задавал вопрос, тонкая рука Томми Найлса взлетала вверх еще до того, как остальные ученики понимали, о чем речь. Через некоторое время учитель дал ему понять, что вовсе не обязательно отвечать на каждый вопрос, даже если он всегда знает ответ, потому что в классе еще двадцать других учеников. Ну а «другие ученики» убедительно разъясняли ему это уже после уроков.

Он занял первое место на конкурсе устного чтения. Барри Харман, которому отец пообещал купить рукавицу для бейсбола, если тот победит, учил стихи несколько недель подряд, но, когда настала очередь Томми Найлса, он начал со слов «В начале сотворил Бог небо и землю», не останавливаясь, прошел через «Так совершенны небо и земля и все воинство их» и приступил к «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь бог». Он, наверно, продолжал бы декламировать Бытие, Исход и добрался бы аж до Книги Иисуса Навина, если бы ошарашенный проктор не остановил его, объявив победителем. Барри Харман не получил свою бейсбольную рукавицу, зато Томми Найлс заполучил синяк под глазом.

Девятый и десятый годы жизни он посвятил выработке умения казаться нормальным. Стычки после занятий прекратились, и он даже умудрился получить несколько четверок. Томми, взрослея, учился притворяться. Соседи облегченно вздыхали: наконец — то этот ужасный мальчишка перестал вытворять свои немыслимые штуки.

Томми подождал, когда ему исполнится двенадцать, и решил, что сумеет дальше позаботиться о себе сам. Взяв двадцать долларов из коробки для сбережений в глубине кухонного шкафа, которую родители считали хорошо спрятанной (мать упомянула о ней в присутствии Томми пять лет назад), он сел на товарный поезд до Чилликоте. Как давно это было!

В автобусе из Лос-Анджелеса ехало человек тридцать. Четверых пассажиров он знал по именам, но, будучи уверенным, что они давно его забыли, не стал вступать в разговоры.

Он никогда не мог оставаться в одном городе слишком долго. Приходилось перебираться на новые места, о которых у него не было старых воспоминаний, туда, где его не знает никто и он никого не знает. За шестнадцать лет, прошедшие с тех пор, как он убежал из дома, Том объездил немало городов, переменил множество работ.

Одно время он вычитывал гранки в книгоиздательской компании и делал работу за двоих. Обычно вычитывание выглядит так: один человек читает текст рукописи, другой — проверяет гранки. Найлс поступал проще: ему достаточно было прочесть рукопись один раз, после чего просмотреть гранки. Работа давала ему пятьдесят долларов в неделю, но потом пришло время менять место.

Довелось работать и «балаганным чудом» в бродячем цирке. Найлс тогда оказался совсем без денег и потому буквально вцепился в хозяина цирка: «Прочтите мне что угодно, абсолютно что угодно! Я запомню все!» Хозяин отнесся к предложению скептически, поскольку не представлял, куда подобный аттракцион можно приткнуть, однако сдался.