Это была полная, насыщенная жизнь, запечатлевшаяся в его памяти ярко, во всех деталях, с глубоким и теплым чувством. Однако дальше определенного момента воспоминания Джимми не шли. Он живо помнил военное время и службу, потом конец войны и свои мысли о будущем. Полюбив море, он всерьез подумывал, не остаться ли во флоте. С другой стороны, как раз тогда приняли закон о демобилизованных, и с причитающимися по нему деньгами разумнее, возможно, было идти в колледж. Его старший брат уже учился на бухгалтера и был обручен с "настоящей красоткой" из Орегона.

Вспоминая и заново проживая молодость, Джимми воодушевлялся. Казалось, он говорил не о прошлом, а о настоящем, и меня поразил скачок в глагольных временах, когда от рассказов о школе он перешел к историям о морской службе. С прошедшего времени он перескочил на настоящее -- причем, как мне показалось, не на формальное или художественное время воспоминаний, а на реальное настоящее время текущих переживаний.

Внезапно, меня охватило невероятное подозрение.

-- Какой сейчас год, мистер Г.? -- спросил я, скрывая замешательство за небрежным тоном.

-- Ясное дело, сорок пятый. А что? -- ответил он и продолжил: -- Мы победили в войне, Рузвельт умер, Трумэн в президентах. Славные времена на подходе.

-- А вам, Джимми, -- сколько, стало быть, вам лет?

Он поколебался секунду, словно подсчитывая.

-- Вроде девятнадцать. В следующем году будет двадцать.

Я поглядел на сидевшего передо мной седого мужчину, и у меня возникло искушение, которого я до сих пор не могу себе простить. Сделанное мной было бы верхом жестокости, будь у Джимми хоть малейший шанс это запомнить.

-- Вот, -- я протянул ему зеркало. -- Взгляните и скажите, что вы видите. Кто на вас оттуда смотрит, девятнадцатилетний юноша?

Он вдруг посерел и изо всех сил вцепился в подлокотники кресла.

-- Господи, что происходит? Что со мной? Это сон, кошмар? Я сошел с ума? Это шутка? -- в панике суетился он.

-- Джимми, Джимми, успокойтесь, -- пытался я поправить дело. -- Вышла ошибка. Не волнуйтесь. Идите сюда! -- Я подвел его к окну. -- Смотрите, какой прекрасный день. Вон ребята играют в бейсбол.

Краска вернулась к нему на лицо, он улыбнулся, и я тихо вышел из комнаты, унося с собой зловещее зеркало.

Пару минут спустя я вернулся. Джимми все еще стоял у окна, с удовольствием разглядывая играющих. Он встретил меня радостной улыбкой.

-- Привет, док! -- сказал он. -- Отличное утро. Хотите поговорить со мной? Куда садиться? -- На его открытом, искреннем лице не было и тени узнавания.

-- А мы с вами нигде не встречались? -- спросил я как бы мимоходом.

-- Да вроде нет. Экая бородища! Док, уж вас-то я бы не забыл!

-- А почему, собственно, вы меня доком называете?

-- Так вы же доктор, разве нет?

-- Но вы меня никогда раньше не видели -- откуда же вы знаете, кто я?

-- А вы говорите как доктор. Ну и чувствуется.

-- Что ж, угадали. Я доктор. Работаю тут невропатологом.

-- Невропатологом? А что, у меня с нервами не в порядке? И вы сказали "тут" -- где тут? Что это за место?

-- Да я и сам как раз хотел спросить: как вам кажется, где вы?

-- Здесь койки, и больные повсюду. С виду больница. Но, черт возьми, что ж я делаю в больнице с этими старикашками? Самочувствие у меня хорошее -- здоров как бык.