– Человека из Фарнхольма? – переспросил он.

– Альфред Хардерберг. Человек из Фарнхольма.

Валландер знал, что замок Фарнхольм расположен в довольно глухом месте на южном берегу реки Линдерёд. Он несколько раз проезжал мимо поворота на замок, но никогда там не был.

– Он был самым крупным клиентом в конторе, – продолжила фру Дюнер. – А у Густава Торстенссона в последние годы – единственным,

Валландер нашел в кармане клочок бумаги и записал имя.

– Никогда не слышал, – сказал он. – Он что, помещик?

– Если человек купил замок, то он волей‑неволей помещик. Но он землей не занимается, у него какие‑то большие международные дела.

– Обязательно с ним свяжусь, – сказал Валландер. – В конце концов, он был последним либо одним из последних, кто видел Густава Торстенссона в живых.

На пол в прихожей с шумом упали засунутые в почтовую щель рекламные проспекты. Валландер заметил, что фру Дюнер вздрогнула.

И она чего‑то боится. Но чего?

– Итак, Густав Торстенссон, – снова сказал он. – Давайте попытаемся еще раз. Попробуйте его описать.

– Он был, наверное, самым замкнутым человеком из всех, кого я встречала в своей жизни.

Валландер почувствовал раздражение в ее голосе.

– Он никогда никого к себе не подпускал. Педант, всегда следовал раз и навсегда заведенному порядку. Из тех, про кого говорят, что по ним можно сверять часы. Причем буквально. Не человек, а силуэт… ни дружелюбный, ни враждебный… просто скучный до невозможности.

– А Стен Торстенссон утверждал, что его отец был довольно веселым человеком, – возразил Валландер.

– С этой стороны я его не знала, – холодно произнесла фру Дюнер.

– А какие отношения были у него с сыном?

– Густава раздражали попытки сына модернизировать дело, – не задумываясь, ответила она. – А Стен считал, что отец – обуза для конторы. Но ни тот, ни другой не показывали своего недовольства. Оба боялись открытых конфликтов.

– Стен незадолго до своей гибели намекал, что отец в последнее время был чем‑то встревожен. Что вы можете сказать по этому поводу?

На этот раз она задумалась:

– Может быть… Когда комиссар заговорил об этом… И в самом деле – в последние месяцы он был… как бы это сказать… отсутствующим, что ли…

– И вы можете это объяснить?

– Нет.

– Ничего особенного не случилось?

– Нет. Ровным счетом ничего.

– Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали. Это очень важно.

Она налила себе еще чаю. Валландер ждал. Наконец она подняла на него глаза.

– Я не могу ответить на этот вопрос. У меня нет объяснения.

Валландер, еще не дослушав фразу, понял, что она что‑то скрывает, но решил пока на нее не давить. Все пока еще не обрело форму, для решительных допросов было не время.

Он отодвинул чашку и встал.

– Тогда не буду больше беспокоить, – сказал он. – Спасибо за беседу. Но, к сожалению, должен предупредить, что это не последний наш разговор.

– Конечно, конечно, – сказала фру Дюнер.

– Если что‑то вспомните, обязательно позвоните, – уже на улице сказал Валландер вышедшей проводить его фру Дюнер. – Не сомневайтесь и не тяните. Любая деталь может оказаться решающей.

– Обязательно, – заверила она и закрыла дверь.

Валландер сел за руль и некоторое время сидел неподвижно. У него было тяжело на душе. Сам не мог объяснить почему, но он чувствовал, что за гибелью двух адвокатов скрывается что‑то чрезвычайно серьезное, даже пугающее.