Оставив машину в тени деревьев на заднем дворе, Ромстед отправился на поиски мусора, прихватив с собой бинокль. Поначалу земля была ровной, но примерно через двести ярдов начался подъем. Вскарабкавшись по невысоким уступам наверх, Ромстед повернулся, приставил бинокль к глазам и осмотрел плоский участок между домом и тем местом, где он сейчас находился. Ничего. Он прошел еще немного вперед вдоль одного из извилистых оврагов. Пот заливал лицо. Начинала мучить жажда, и Ромстед пожалел, что не напился вдоволь перед тем, как отправиться сюда. Из зарослей полыни выскочил заяц и вприпрыжку умчался прочь. Чуть севернее над скалистой грядой поднимались колеблющиеся волны раскаленного воздуха. Спустя полчаса, когда Ромстед отошел от дома уже на добрых четверть мили, он наконец нашел то, что искал.

Глубокий и узкий сток — шириной всего в шаг и глубиной футов в двенадцать — ответвлялся от одного из оврагов, а на его дне, наполовину прикрытые сухими кустами перекати-поля, виднелись остатки костра, груда почерневших жестянок и битых бутылок. Ромстед отыскал место, где можно было спуститься в овраг, и полез в этот узкий сток.

Втиснувшись в него, он окунулся в жаркую духоту и двинулся вперед, сбивая по пути засохшие шарики перекати-поля.

Отыскав короткую палку, оставшуюся от костра, Ромстед принялся ворошить кучу, разделяя и сортируя ее содержимое. Все надписи на банках обгорели, но по крайней мере дюжина из них была из-под консервов, — крышки на них удалили механическим консервным ножом. К ним прибавилось семь жестянок от сока с пробитыми крышками и сорок пять банок от пива. Откладывая в сторону пивные банки, Ромстед остановился в замешательстве. Девять из них оказались связанными короткими кусками медной проволоки — три в одной связке и шесть в другой; точно как те, найденные им на пустыре.

Ромстед отбросил их в сторону. Над этой загадкой можно будет поломать голову и потом. В куче обнаружилось несколько помятых подносов из алюминиевой фольги — видимо, от какой-то замороженной еды, баночка от горчицы и банка от соленых огурцов, а также осколки двух бутылок, скорее всего из-под виски. Потом Ромстед извлек большую пряжку. Она почернела от огня, а то, к чему ее крепили, сгорело полностью. Затем он выудил короткий кусок медного провода с сплавившейся изоляцией. И снова пряжка, той же формы и того же размера, еще несколько обрывков провода, и наконец в самом низу он нашел то, что искал, — цилиндрические футляры для сигар. Они были сплющенными, помятыми, обожженными со всех сторон, однако не оставалось никаких сомнений, что они от сигар «Упманн». На некоторых можно было прочитать даже несколько букв. Всего их набралось двадцать три. Ромстед отшвырнул палку и выпрямился.

Невозможно определить, сколько людей побывало здесь и не курил ли кто-нибудь из них сигары, как и его отец. Но даже в этом случае, судя по количеству банок, они должны были прожить здесь около пяти дней. Очевидно, они привозили с собой все необходимое, включая холодильник и плиту; тогда возможно, что та машина, что потяжелей, была походным пикапом. Надежды на то, что кто-то заметил их, пока они находились здесь, почти не было. Это место нельзя разглядеть с дороги. Однако кто-нибудь мог видеть, как они приезжали или уезжали отсюда. Теперь надо как можно быстрее сообщить о своей находке Брубейкеру, чтобы тот начал опрашивать людей, регулярно пользующихся этой дорогой. Ромстед выбрался из оврага. Его лицо заливал пот, рубашка прилипла к телу.

Он направился к дому, но не успел сделать и нескольких шагов, как увидел, что на большой скорости к дому неслась машина. Спрыгнув обратно в овраг, Ромстед поднял висевший на шее бинокль. Спортивная машина. Он не успел толком разглядеть ее, как она скрылась из виду за деревьями. Оставалось только дожидаться, когда машина снова выедет на открытое место у дома. И через минуту Ромстед узнал «порше» Боннера.

Резко затормозив, Лью Боннер собственной персоной вывалился из машины и стремглав помчался к дому, прижался к простенку между окнами, и тут Ромстед разглядел у него в руке плоский автоматический пистолет.