|
У него то же самое: ни нарушений, ни трагедий, ни любовниц. Тридцать два года преподавал математику в Гренобле. Кстати, Гренобль – это единственная точка, где сходятся их пути, только точка эта, пожалуй, великовата. Ах да, еще оба были хорошими спортсменами. Но в этом городе таких полно. В горах вообще много людей, готовых часами бродить по камням. Да вы и сами это знаете, вы ведь родом из Пиренеев, насколько мне известно. Нет никаких свидетельств того, что эти двое когда‑либо встречались. И еще менее вероятно, чтобы они были знакомы с Сюзанной Рослен. Я работаю в этом направлении и перешлю вам все материалы по факсу, куда вы скажете.
Закончив разговор, Адамберг подошел к грузовику. Солиман, успокоившись, опять достал свой любимый голубой тазик, Камилла, надев наушники, сидела в кабине и сочиняла музыку, Полуночник насвистывал песенки, сидя около ступенек кузова. Он вытаскивал блох из шерсти на животе Интерлока и с сухим треском давил их, зажав между ногтями большого и указательного пальцев. У обитателей фургона для перевозки скота появились свои обычаи и ритуалы, территория была строго поделена. Камилла находилась в авангарде, в ведении Солимана были фланги, а Полуночник отвечал за арьергард. Адамберг, поколебавшись, выбрал передовую позицию. – Волос принадлежит Массару, – сообщил он Камилле. Солиман, Полуночник и Камилла, серьезные и растерянные, молча стояли вокруг комиссара. Они всегда знали, что речь идет о Массаре, но подтверждение их догадок повергло их в замешательство, едва ли не в панику. Одно дело предполагать, например, что человек убит ножом, и совсем другое дело – самому увидеть орудие убийства. Столкнуться с неприкрытой реальностью – не самое приятное ощущение. – Надо свечку в кузове зажечь, – сказал Адамберг, прервав затянувшееся молчание. – Пусть Полуночник последит, чтобы она не погасла. – Что это на тебя нашло? – удивилась Камилла. – Думаешь, это нам поможет? – Это нам поможет узнать, сколько нужно времени, чтобы она догорела до конца. Адамберг порылся в багажнике, принес длинную свечу и поставил ее на блюдце. Затем унес ее в фургон и зажег. – Вот, – удовлетворенно сказал он, отступив на пару шагов назад. – Зачем это нужно? – спросил Солиман. – Потому что больше мы ничего сделать не можем. Мы с тобой не торопясь объедем все церкви, расположенные рядом с департаментской трассой. Если у Массара случился приступ раскаяния после убийства Деги, у нас есть шанс обнаружить, куда он заходил. Нужно проверить, следует ли он своим прежним маршрутом или изменил его. – Идет, – согласился Солиман. – Камилла, если мы отыщем его след, ты к нам подъедешь. – Это невозможно, сегодня вечером я не собираюсь никуда ехать. – Из‑за свечи? – удивился Солиман. – Но Полуночник может держать ее на коленях. – Нет, – ответила Камилла. – Я остаюсь в Буре. Вечером приедет Лоуренс. Все притихли. – Ладно, – прервал молчание Адамберг. – Значит, приедет Лоуренс. Прекрасно. – Траппер может присоединиться к нам севернее. Какая ему разница? – заметил Солиман. – Невозможно, – покачала головой Камилла. – Он уже в дороге, и я не смогу до него дозвониться. И поскольку я назначила ему встречу в Буре, я остаюсь в Буре. Адамберг согласно кивнул: – Конечно, тебе нужно оставаться в Буре. Это нормально. Это правильно. Адамберг и Солиман побывали в девятнадцати храмах, прежде чем в двадцати четырех километрах севернее Бур‑ан‑Бресса, в крохотной церквушке близ деревни Пьер‑де‑Сенис, обнаружили пять свечек, поставленных отдельно от остальных, в форме буквы «М». |
