– Понимаете, все это что‑то очень естественное. Посюстороннее, так сказать. Просто, скажем, атавизм… или повышенная, аномальная чувствительность. Есть люди близорукие, а есть дальнозоркие, так вот я дальнозоркая. Вы же заметили сейчас, что у меня пальцы дрожат, а в начале разговора тремора не было и в помине, потому что я не волновалась. А дальше вы уже можете поразмыслить и понять: это было оттого, что я думала, будто у меня обычная клиентка, с какой‑нибудь ерундой, я ей сейчас наплету про ее хахаля или про ее киску, и дело с концом. Поверьте, с такими проблемами, как у вас, ко мне еще не приходили. Вот. Видите, как просто. Ну, а я замечаю и чувствую еще чуть больше. Никакого секрета, никакой мистики. И чувствую только на очень близком расстоянии. Если в окно – то в ближайшее. Только первый этаж. Иду мимо – чувствую, и то далеко не всегда. Прошла пару шагов – все растворилось. Как запах.

Обе женщины приникли к своим сигаретам одновременно. Почти одновременно выдохнули дым. Потом Александра Никитишна поднялась – разом обвалились к полу складки длинного халата – и медленно пошла поперек тесной, уставленной допотопной мебелью комнаты.

– Но есть одно исключение, – отрывисто произнесла она. Пошла обратно. Ася завороженно следила за нею и ловила каждое слово; ее пронялотаки – и теперь познабливало от волнения. Происходило нечто сверхъестественное.

– Там в глубине, где‑то во дворах есть дом… обычный жилой дом, один из прочих… И в нем есть одна квартира. Про остальные я ни разу не чувствовала ничего и не могла, разумеется, потому что далеко, метров семьдесят от моей обычной дороги от остановки к проходной… А там… все время свет. То есть не окно освещено, а – свет! Вы понимаете?

– Нет.

Александра Никитишна печально усмехнулась.

– И я – нет. Сколько раз я хотела туда пойти! Просто – пойти, позвонить в дверь… или хотя бы подойти поближе, может быть, что‑то пойму, почувствую… Не решилась. Это… совершенно иное. Мне просто страшно. Если соприкасаешься с качественно более высоким уровнем, то либо поднимаешься на него, либо сгораешь. Вот… вы уж извините… вот отец вашего Антона. Насколько я понимаю, вы ничего не требовали от него, наоборот, как бы только дарили… но это были такие подарки, которые не всякий может взять, от которых можно надломиться. И тут – что‑то подобное, только где‑то там… – На мгновение она даже поднялась на цыпочки и беспомощно повела вверх старческими руками, словно пытаясь поймать нечто, парящее под потолком; в ее пальцах дымила сигарета в длинном мундштуке а‑ля начало века, и под потолком не осталось ничего, кроме медленно перетекающего из никуда в никуда извилистого следа.

– Откуда вы это все знаете? – спросила Ася медленно.

Александра Никитишна растерянно посмотрела на нее, а потом пожала плечами.

– Поняла… – как‑то удивленно ответила она. Бам, бам‑бам, бам‑бам. . – Все так называемые экстрасенсы, – торопливо сказала Александра Никитишна, – в лучшем случае вроде меня. Или вовсе жулье, я с такими тоже сталкивалась. А там… Если вам где‑то и могут помочь, то только там. И… еще. Я не знаю, но… Вы с этим уже как‑то связаны. Понимаете? Уже.

– Не понимаю.

– И я не понимаю. Над вами будто отсвет. Тоненький извилистый лучик, остывший такой… По‑моему, он не живой. Рудимент.

– Это бред, Александра Никитишна, это какой‑то бред! Я обыкновенная взбалмошная баба без особых изысков, и даже без особых устоев… Никогда ни с какими магами не общалась даже мельком. Всю жизнь бумажки перебирала, всех ненавижу… Какой лучик? Какой отсвет?

«Ай кэн килл – бам, бам‑бам, бам‑бам – ю кэн килл – бам, бам‑бам, бам‑бам – хи кэн килл…»

– Я дам вам адрес, – устало проговорила Александра Никитишна.