Но уже не теперь.

Все равно, пока – сойдет.

– Как тебе удалось это узнать? Я за четыре месяца не смогла, а ты…

– Наука, Асенька, умеет много гитик.

Ася молчала. Полминуты спустя Симагин услышал, как она начала всхлипывать – сначала робко, едва слышно, потом все громче, потом – навзрыд.

– Гады! Ну какие же гады!! Я с ног сбилась, с ума схожу… поседела вся… – время от времени выдавливала она сквозь рыдания. – А у них – тайны их! Спецвойска!

– Асенька, успокойся, – мягко сказал Симагин в трубке. – Пожалуйста, успокойся. Все уже хорошо. Почти.

Если бы он просто ворковал успокоительно – она плакала бы еще долго. Но аккуратное «почти» задавило истерику в зародыше. Ася сразу насторожилась. Затихла, потом шмыгнула носом, окончательно беря себя в руки.

– Что еще такое? Почему – почти? – мокрым басом спросила она.

– Да, понимаешь, тут каша такая заварилась…

– Не понимаю, Андрей. Какая каша? Что ты… мелешь? – В ее голосе прорвалось раздражение.

Ну разумеется. Неумеха Симагин; в кои‑то, дескать, веки пообещал и взялся помочь – и, едва‑едва что‑то успев, едва обнадежив, опять собирается все испортить и сообщить, что не все слава Богу. Можно было Асю понять.

– Ась, я из автомата звоню, с улицы. Тут особенно не поговоришь. Но вот что я хочу тебе сказать. Тут… заварилась и впрямь одна попутная каша. К тебе со дня на день наверняка придет следователь и будет расспрашивать про меня, про нас, про все. Ты его не бойся. И не думай ничего плохого. Ничего не пытайся скрывать, не думай, что говорить, а что нет. Все, что ты захочешь сказать сама, то и будет правильно. Не пытайся, скажем, прикидывать, повредишь ты Антону или мне тем или иным ответом, или нет. Знай: все в порядке.

– Андрей! – В ее голосе послышалась уже тревога. Настоящая, неподдельная тревога. За него, Симагина?

Да.

На душе стало тепло и нежно, и слезы закипели внутри глаз.

– Андрей, я ничего не понимаю! Какой следователь? При чем тут следователь?! Что с тобой? У тебя очень напряженный голос. Что‑то случилось?

– Асенька, – Симагин чуть трансформировал модуляции так, что по голосу казалось – он улыбнулся. – Когда вся эта катавасия придет к благополучному завершению, мы сядем друг напротив друга, заварим крепкий чай, и я тебе долго‑долго буду все рассказывать. А сейчас, даже если бы не дефицит монеток, я все равно бы о многом умолчал.

– Почему? – тихо спросила Ася. И после долгой паузы: – Ты мне не доверяешь?

– Мы еще не доросли, – сказал Симагин серьезно. Она помедлила еще мгновение. Тихонько спросила:

– Что ты имеешь в виду?

Он ответил:

– Всё.

– Андрей, – сказала Ася, и он ощутил, как она нервно тискает трубку, как пляшут по пластмассе ее тонкие, от напряжения чуть влажные пальцы. – Надо так тебя понимать… ты думаешь, мы опять будем… вместе?

– Думаю, да.

Зашелестел в микрофоне ее глубокий вздох.

– Наверное, это было бы хорошо, – неуверенно проговорила она.

– Это БУДЕТ хорошо, – ответил Симагин. – Но сейчас, пока – ты запомнила, что я тебе сказал? Будут спрашивать – ничего не скрывай. Будут про меня или про Антона говорить ужасы или гадости – ничему не верь и ничего не бойся.

– Ну что ты туману напускаешь? – плачуще выкрикнула она.