Коуди сделал к ней шаг — он обязан ее остановить! Но у него вырвалось лишь бессвязное бормотание:

— Рэгги… Рэгги… не смей, не надо…

Но она не обращала внимания на его жалкие попытки остановить ее и расстегивала пуговку за пуговкой, пока ее рука не пробежалась по всей длинной блузке. И вот блузка полетела на сено.

Коуди остановился — проглотив язык, остолбенев от зрелища ее обнаженной груди, полной и зрелой: как она поднимается и опускается с каждым глубоким, тяжелым вздохом в голубом луче лунного света, проникающего в дверь…

— Ну, скажи еще, что не хочешь меня! — дразнила его она, протягивая руку к молнии на джинсах. Не дожидаясь ответа, скинула легкие туфли, стянула джинсы, выпрямилась и гордо подняла голову. — Что же ты?! Попробуй, скажи, что не хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя!

Коуди с трудом сглотнул, пытаясь облечь в слова ложь, которой она от него требовала, — и не сумел. Он хочет ее, и давно, уже второй год… Но он старше на целых три года, а значит, мудрее. Он властен над своими чувствами и желаниями. Он знает: надо подождать, пока она войдет в возраст, пока он сам сможет предложить ей побольше того, что у него есть сейчас. Почувствовав его колебания, Рэгги предприняла новую дерзость — сократила дистанцию между ними. Шагнула к нему и, глядя прямо в глаза, приложила руку к его груди.

— Я люблю тебя, Коуди! Скажи, что и ты любишь меня!

Он отчаянно пытался сохранить самообладание, остаться равнодушным, но ее пальцы прожгли путь к самому сердцу, смяли его решимость. Он обнял ее и прижал к себе. Разве мог он устоять?

— Я люблю тебя, Рэгги! Ты же знаешь, что люблю. Но мы не должны этого делать!

Она не слушала его, а только вскинула руки и обвила его шею.

— Сделай меня своей, Коуди! Пожалуйста! — молила она.

Капелька еще сохранявшегося самообладания испарилась от невыносимого, жгучего ощущения ее тела, прижавшегося к нему.

— О, Рэгги! — стонал он, все крепче сжимая ее в объятиях. — Мы не должны, не должны…

Но Рэгги заглушила его слова, прижавшись губами к его губам. Она страстно целовала его, единственным известным ей способом показывая: она жаждет, готова, решилась сделать окончательный шаг.

Голос разума и здравого смысла совсем уже слабо стучал у Коуди в висках. Нежные поцелуи в губы, сладкая боль в языке, пальчики, снующие по спине, — все постепенно лишало его способности здраво мыслить.

— Рэгги, Рэгги… давай… подождем…

Но она не слушала, а тянула его за собой на сено. Они катались, борясь с пуговицами на его рубашке, молнией джинсов… Наконец и он стал обнаженным, как она. Нависнув над ней, он смотрел, глубоко тронутый, уже распаленный, на ее нагую красоту, сердце его бешено стучало. С пылающими щеками, возбужденно блестевшими глазами, она потянулась к нему и припала горячим лицом к его груди.

Он понимал, что поступает опрометчиво, — нужно остановиться, пока не поздно… Но бессилен был сделать хоть что-то, кроме как все больше поддаваться желанию — оно возникло давно, много-много месяцев назад, все усиливаясь, и привело их к этому моменту. Поцелуи, сначала довольно невинные, изменились — оба с трудом дышали, загоревшись непреодолимым желанием!

Коуди мечтал об этом, даже молился, но ничто не подготовило его к тому, что происходило сейчас, к красоте Рэгги, — его Рэгги лежит под ним обнаженная, жар ее тела обжигает его, неотвратимо соблазняет… как она прижимается к нему… Прерывисто дыша, он щекотал ей языком рот, раздвигая коленями ее бедра и медленно, нежно склоняясь над ней.