Во всяком случае, так она рассказала психиатру, излагая свою версию. Она пока не приезжала: бессмысленно было навещать его в таком состоянии.
Но сегодня она приедет. Он не станет ни в чем ее упрекать, не будет угрожать ей и не станет ее пугать. Он вообще ничего не будет говорить о Кводе. Квода больше не существовало.
Врач сказала, что Квод был вспомогательным порождением его собственной психики, которым он пользовался в тяжелых ситуациях.
— Это похоже на то, как человек, потеряв дом в результате наводнения или бури, строит себе временное убежище, — объяснила ему психиатр. — Этот временный дом не может стоять долго, он не годится для постоянного проживания и рано или поздно рушится. Теперь у тебя, Фредрик, есть возможность построить что-нибудь лучшее. Спокойно и без принуждения ты сможешь заново построить свою жизнь, опираясь на реальность, опираясь на себя — такого, каков ты на самом деле.
«Каков я на самом деле? — подумал Фредрик. — А каков я на самом деле?»
Когда-то он был экономическим советником в ратуше. Когда он был супругом художницы Паулы Крейц, отцом Фабиана и Оливии. Но это было очень давно. Теперь того человека больше нет.
Ожидая своей очереди перед кабинетом врача, Фредрик рассеянно листал лежавшие на столике газеты. Случайно он наткнулся на старую газету, в которой был напечатан репортаж из их дома. Фредрик вдруг увидел всю свою семью. Улыбающийся мужчина в соломенной шляпе и белой хлопковой рубашке показался ему чужим человеком. Станет ли он когда-нибудь прежним? Сейчас это казалось Фредрику невозможным.
Ему нужна оболочка, защита. «Он должен построить что-то новое» — так сказала врач. Но как будет выглядеть это новое? И как он сможет его создать — ведь он так измотан, так слаб.
Они договорились встретиться в больничном парке. Паула — и он знал это — не любила больниц. Они напоминали ей о боли, беспомощности, порванном сухожилии, крахе танцевальной карьеры и болезненных первых родах.
Но здесь, под высокими вязами, она с ним встретится, как обещала.
Наконец она пришла. Волосы, как всегда, стянуты в конский хвост, на плече болталась кокетливая крошечная сумочка. Вообще, выглядела Паула как школьница-подросток, а не как солидная художница и мать двоих детей.
Детей она не взяла. Как Паула и говорила, детей она оставила у матери. Правда, он все равно надеялся.
— В следующий раз, Фредрик, — сказала Паула.
Правильно, решил он, она хочет сначала на него посмотреть и оценить, можно ли показывать ему детей.
Но теперь он, по крайней мере, был самим собой. Он встал со скамейки и пошел навстречу Пауле и остановился, не дойдя двух метров. Она остановилась тоже. Он заметил, что она внимательно его разглядывает и неуверенно улыбается. Он хотел было прикоснуться к ней, но Паула, уловив его движение, сделала, словно невзначай, шаг назад и заговорила делано бодрым тоном:
— Привет, как дела? Ты неплохо выглядишь.
— У меня все хорошо. Как ты?
— У меня тоже все хорошо.
— Как поживают дети?
— У них вообще все отлично. Они передают тебе привет.
— Скажи им, что я скоро вернусь домой.
Она кивнула и села на скамейку.
— Здесь есть кафетерий, так что приглашаю тебя на чашку кофе, — сказал Фредрик.
— Нет, спасибо, я уже пила кофе. Здесь мне нравится больше, чем в кафетерии.
Да, действительно здесь было намного лучше. Тихо, спокойно, красиво. Здесь они были наедине друг с другом. Он сел рядом с Паулой. Между ними лежала ее маленькая сумочка.
Медленно и неуверенно заговорили они о том, что произошло. Фредрик был болен, но теперь он и сам это знал. Он очень сожалеет о том, что своим поведением нагнал страху на нее и на детей. |