‑ И из трупа брызнуло во все стороны.

‑ Точно. А вы‑то откуда знаете?

‑ Был один парень, что когда‑то построил колоннаду Лувра, он погиб именно так: его убил верблюд, лежавший на секционном столе. Но то было давно, и то был верблюд. Разница все же есть.

‑ Падаль остается падалью. Брызги попали мне в глаза. Я погрузился во тьму. И все, с тех пор я уже не мог видеть. Черт бы меня побрал!

‑ Вот мерзавка эта львица! Мне доводилось видеть таких животных. Сколько времени прошло?

‑ Одиннадцать лет. Может статься, эта львица сейчас смеется надо мной. Впрочем, я и сам над собой смеюсь. Только не над тем скальпелем, что я держал в руке. Через месяц после того случая я вернулся в лабораторию, разгромил ее и повсюду разбросал разлагающуюся плоть. Я хотел, чтобы в глаза всех окружающих проникло гниение, и я уничтожил все, что было сделано нашей группой в области исследований опорно‑двигательной системы кошек. Понятное дело, это не принесло мне полного удовлетворения.

Я был разочарован.

‑ Какого цвета были ваши глаза?

‑ Черные, как крыло стрижа, черные, как ночное небо.

‑ А теперь они какие?

‑ Никто пока не набрался смелости их описать. Думаю, они черно‑красно‑белые. При взгляде на них у людей перехватывает дыхание. Представляю себе, какое это должно быть отвратительное зрелище. Я теперь никогда не снимаю очки.

‑ Мне бы очень хотелось увидеть ваши глаза, ‑ заявила Матильда. ‑ И тогда бы вы точно узнали, какие они. Ничто отвратительное не может меня смутить.

‑ Так все говорят. А потом плачут.

‑ Однажды во время погружения мне в ногу вцепилась акула.

‑ Сцена не из приятных, согласен.

‑ О чем вы больше всего сожалеете из того, что вам больше не суждено увидеть?

‑ Вы меня просто убиваете своими вопросами. Не стоит весь день говорить о всяких львах, акулах и прочих мерзких тварях.

‑ Конечно, не стоит.

‑ Мне жаль, что я не могу видеть девушек. Весьма банально.

‑ Девушки куда‑то подевались после того случая с львицей?

‑ Представьте себе, да. Вы мне не сказали, почему следили за той женщиной.

‑ Ни почему. Я за многими наблюдаю, знаете ли. Это сильнее меня.

‑ Ваш возлюбленный ушел после того, как вы повстречались с акулой?

‑ Один ушел, другие пришли.

‑ Вы особенная женщина.

‑ Почему вы так говорите? ‑ удивилась Матильда.

‑ Из‑за вашего голоса.

‑ А что вы такое слышите в человеческих голосах?

‑ Ну, уж этого я вам сказать не могу! Господи боже, что же мне тогда останется? Хоть что‑то нужно оставить бедному слепому, мадам, ‑ с улыбкой произнес незнакомец.

Он встал, собираясь уходить. Его стакан так и остался нетронутым.

‑ Постойте. Как ваше имя? ‑ спросила Матильда.

‑ Шарль Рейе, ‑ помедлив, ответил он.

‑ Благодарю вас. Меня зовут Матильда.

Красавец‑слепой заявил, что это роскошное имя и что так звали королеву, правившую в Англии в ХХII веке, а затем направился к выходу, то и дело прикасаясь к стене кончиками пальцев, чтобы не потерять дорогу. Матильде наплевать было на XII век, и она, хмурясь, осушила стакан, оставленный слепым.

Долго, несколько недель подряд, бродя по улицам, Матильда все надеялась, что красавец‑слепой как‑нибудь попадется ей на глаза. Но ей никак не удавалось его найти. Ему, по всей вероятности, было лет тридцать пять.

Он получил должность комиссара полиции в 5‑м округе Парижа. Сегодня был уже двенадцатый день его новой службы, и он шел на работу пешком.

К счастью, дело было в Париже, единственном городе, где ему нравилось жить. Многие годы он считал, что ему безразлично место его обитания, также безразлично, как пища, которую он ест, мебель, которая его окружает.