Фин бросился вперед, схватил обрез и отшвырнул подальше. Дональд опустил оружие. За ним в темноте Фин разглядел бледного, с расширенными глазами Фионлаха.

— Он не дал мне позвонить в полицию. Не дал! — юноша был на грани срыва. — Он сказал, что они все испортят. Я звонил тебе, Фин. Звонил! Почему ты не брал трубку?

Дональд был бледен, как смерть. Он смотрел на Донну с малышкой.

— Ты в порядке? — шепотом спросил он.

Девушка не смогла произнести ни слова. Она кивнула, прижимая к себе плачущую Эйлид. Тогда ее отец посмотрел на Фина — глаза в глаза. В этом взгляде было воспоминание о пьяной ночи после драки под дождем и о разговоре среди скал на следующее утро. Тогда Дональд говорил о своей вере, о том, что месть — дело Господа. Сейчас он перечеркнул все, о чем говорил, нажав на спусковой крючок.

Священник перевел взгляд на человека, которого застрелил. Тот лежал в луже собственной крови, среди разбитого стекла и безделушек. Дональд зажмурился, чтобы этого не видеть.

— Господи, помилуй меня, — только и сказал он.

Глава сороковая

Я уже не понимаю, что происходит. В ушах у меня звенит, я ничего не слышу. Я знаю: случилось что-то ужасное. Меня посадили здесь, на кухне, чтобы я никому не мешал. В той комнате очень много разных людей. К тому же, эта ужасная собака все время лает!

Снаружи вспыхивают синие и оранжевые огни. Я слышал, как прилетел вертолет. Никогда не видел столько полицейских! Пришел даже тот парень, который говорил со мной в «Соласе». Я помню его только потому, что у него волосы на лбу растут вдовьим мыском. У одного мальчика в Дине было так же.

Интересно, что здесь делает священник? Я его уже видел. Он выглядит усталым и больным. Мне его жалко — не дотягивает он до своего отца. Вот уж кто умел внушить нам страх Господень! Я, правда, уже не помню, как его звали.

На кухню заходит женщина. Вот ее я точно где-то видел! Она мне чем-то напоминает Кейт. Не знаю, чем. Она пододвигает стул, садится напротив меня. Берет мои руки в свои. Мне это нравится — у нее нежные, тонкие пальцы. А какие красивые темные глаза!

— Помнишь больницу Пресвятого Сердца, Джонни?

Я не понимаю, о чем это она.

— Тебя с Питером привезли туда после того, как вы застряли на ночь в скалах. Ты сломал руку, помнишь? А у Питера была пневмония.

— Там были монашки, — говорю я. И правда, я как будто вижу их в желтом освещении палаты. Черные юбки, белые камилавки.

Женщина улыбается мне, сжимает мою руку.

— Все верно. Теперь там дом престарелых, Джонни. Я спрошу Маршели, можно ли тебе там поселиться. Я буду приезжать к тебе каждый день и привозить тебя сюда на обед. Мы сможем гулять по Пляжу Чарли, говорить о Дине и о людях, которых мы знали здесь, на острове, — когда она улыбается, у нее такие красивые глаза!

— Ты хочешь этого, Джонни? Хочешь?

Я сжимаю ее руки, улыбаюсь ей и вспоминаю ту ночь, когда она плакала на крыше Дина.

— Хочу, — отвечаю я.