Пишу я сначала от руки, по старой неистребимой привычке, затем набираю текст на компьютер. Эти записки — два предыдущих рассказа и собственно, дневник, так и останутся здесь, на листах. Рассказы, в принципе — тоже дневник, и они не предназначены для публикации. Второй — слишком личный, просто запись событий. Первый — слишком чувственный, жалкий своей стариковской фантазией.

Листаю назад эту синюю тетрадь и вдруг натыкаюсь:

…совершенно не нужны, бессмысленны, не имеют ни продолжения, ни последствий.

Это я говорил о неких событиях, в частности, о приключении с наркоманкой. Я ошибался. Это событие имело последствия, причем, самые немыслимые.

Итак, полгода прошло, и сейчас лето: деревья под моими окнами… Впрочем, вздор. Еще не хватало тут описывать деревья — тополя, чьи верхушки не достигают четырнадцатого этажа, и я вижу их в пирамидальной проекции сверху и т. д. и т. п.

Просто однажды вечером кто-то позвонил в дверь. Я никогда не обращаю внимания на эти звонки: вот так, просто придти и ткнуться может, разве что, только какой-нибудь бродячий торговец или слюнявый евангелист. У Ленки свой ключ, я давно не принимаю гостей, телефон держу выключенным и втыкаю его в розетку, только если возникнет необходимость куда-либо позвонить. Односторонняя связь, будто бы у меня дома висит старый серый автомат за две копейки.

С Ленкой у меня договоренность: она приходит в определенное время. Иногда я могу позвонить и вызвать. Ленка вполне довольна зарплатой, что я выдаю ей ежемесячно: вряд ли какая другая домработница может похвастать столь высоким вознаграждением за свои услуги. Что касается услуг эротических, то это еще вопрос: кто кому их оказывает. Впрочем, иногда мне кажется, что Ленка меня просто любит. Мы никогда не говорили с ней на эту тему, по молчаливому согласию определив ее как одно из табу.

Второе наше табу — любые воспоминания о моей жене. Моя жена, назову ее, наконец, — моя Аннушка, была старшей подругой Ленки и свидетельницей на ее свадьбе. В те, сильно другие времена, у Ленки был муж, некто Вадик, мы дружили семьями, ходили друг к другу в гости (ездили на лифте, бережно держа в руках кастрюли с домашней едой, блюда с пирогами, какую-нибудь курицу в фольге…)

Вадик запил и Ленка его выгнала, моя жена бросила меня, прошли еще какие-то годы, у Ленки менялись любовники, у меня тоже бывали бабы, которых очень трудно было выпихнуть. Однажды она заглянула ко мне, я был как раз на выходе из запоя, она увидела мое плачевное состояние… Слово за слово, родилась идея дать ей работу, потом, как-то само собой, мы стали любовниками.

Помню тогда, очнувшись на полу, вся разодранная моими звериными ласками, расцарапанная и искусанная, она заявила, усевшись в позе лотоса на ковре, уже по-хозяйски, с сигаретой в высоко поднятой руке:

— Я давно о тебе мечтала. Аннушка рассказывала, что как любовник ты…

— Молчи, — тихо сказал я. — Отныне любые разговоры об этой женщине — табу.

Именно так, отныне. В тот недолгий период, когда она была просто домработницей, мне приходилось выслушивать всяческие ее воспоминания о незабвенных годах, когда мы ходили друг к другу в гости с курями.

Ну, кончен отход. Я хотел рассказать о главном. Что меня дернуло открыть дверь? Кажется, я подумал, что это Ленка забыла ключи: в тот вечер она как раз должна была придти. Я распахнул дверь, другой рукой подавляя зевок. На моем пороге стояла она, Вика.

2

И все-таки, трудно приступить к рассказу о вчерашнем дне… Как я провел эти полгода? Думал ли я о ней, вспоминал ли? Но вспоминал — кого? Тот нелепый образ, который сфантазировал, или тупую безжалостную воровку с грязным языком?

Да, думал, да, вспоминал иногда.