«С чего бы это стружку-то особо? — раздумывал Колька. — Материал, что ли, какой ценный?»

Присмотрелся к чертежу — кто его поймет, что тут. Странная маркировка материала, не видал такой.

«Ишь, какие вещи доверяют, таинственные! И ничего, что у меня и разряда-то такого нет? Да и пес с ним. Разберутся. Главное, что могу и без брака».

Мастер Мохов, проверив партию, похвалил: получилось как на продажу.

— Ах, на продажу, — повторил отец, выслушав рассказ за вечерним чаем.

Колька даже обиделся. Он-то не без гордости спешил поведать об успехе, а батя чего-то куксится.

— Ну что ты, ничего, — поспешил заверить отец, — только мой тебе совет: впредь не связывайся с такого рода задачами.

— Это почему так? — с вызовом вопросил сын.

— А потому что не исключено, что ты этому ушлому левую партию сделал, — терпеливо разъяснил Игорь Пантелеевич, — все просто. Зачем учащемуся без соответствующего разряда поручать обработку спецматериала?

— Может, и не спец…

— Может, — мирно согласился батя, — если бы ты маркировку мог воспроизвести сейчас, мы бы с тобой установили точно, а так только предположение могу сделать. Сам подумай, зачем стандартную стружку в отдельный ящик собирать?

— Для опрятности.

— Для сдачи отходов по нормативу, это вернее. В общем, если это была спецсталь, то оплачиваться такая работа должна по особой, повышенной тарифной сетке.

— Это же учебное задание, неоплачиваемое, — продолжал упрямиться Николай. По инерции он понимал, к чему дело идет.

Отец с улыбкой успокоил:

— Тебе — неоплачиваемое. Деньги другие получат.

— Ну разберутся там, наверху.

— Обязательно. Только ты, пожалуйста, в химии такой не участвуй больше.

— Ну а если настаивают?

— Так и говори: разряда не имею, боюсь напортачить, испортить дорогой материал. И вообще, по возможности избегай любых секретных поручений непонятно от кого. И с Моховым этим поосторожнее. Сам понимаешь, к чему все эти «на слабо» могут привести.

Да уж само собой, понимал Колька и помнил.

— Вот видишь, Тонечка, этого я и боялся, — изложив дело жене, сокрушался Игорь Пантелеевич вечером наедине, — подвержен он чужому влиянию и все еще ведется, как пацан.

— Он же хотел, как лучше, — робко заметила Антонина Михайловна, — проявить мастерство.

— Молчун он, вот что плохо. Вроде бы соглашается, а делает, как считает нужным. Все желает сам решать, всей правды не скажет — вроде бы и не врет, а получается еще хуже. И некритично относится к тем, кто ему по душе…

— Игорек, боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Не маленький мальчик.

Пожарский-старший вздохнул:

— Ладно, Тонечка. В конце концов, если все удачно сложится, защитит Николай диплом — попрошу за него устроиться на «ящик».

Интересно, что такого же рода робкие надежды посещали и Колькину голову. Вообще инцидент с военным разбередил старые раны. Форма, сияющие сапоги, орден — мечта несбыточная.

Момент со службой был для него больным. Даже если получится добиться УДО, с судимостью не призовут, он уже выяснил.

А служить хотелось.

Кому улыбается всю жизнь объяснять, почему не был в армии, притом не инвалид, не с закрытого предприятия. Вот и думал: разве что получится к бате пристроиться на «ящик», если все сложится, как надо — тогда, конечно, вопросов не возникнет, еще вопрос, кто больше послужит Отечеству.