Теперь, когда ему нечем было занять себя, он не находил себе места, метался туда-сюда по комнате, начал даже вслух разговаривать сам с собой.

— Позволить ей уйти в таком состоянии, — говорил он, — я вел себя, как скотина. А вдруг с ней что-нибудь случится, прежде чем я успею сказать ей, как я был не прав. В ее поведении была не благопристойность, а святость.

Пристально глядя туда, где раньше стоял гроб, он начал обращаться к духу мистера Дженнингса, не столько действительно веря в то, что некая часть покойного не умерла, сколько в какой-то мере подстраховываясь на крайне маловероятный случай. «Присмотри за ней, — умолял он, — если ты можешь. Ты ведь тоже любил ее». Ему показалось, что дух, если он действительно существует, имеет несправедливое преимущество охранять ее. Он может перемещаться с большей скоростью, чем плетущаяся плоть, туда, куда нет пути телу. Кроме того, с причудливостью, отчасти искренней, подумал Эндрю, кто-нибудь его да услышит: или Бог, или дьявол. Мысль о мистере Дженнингсе и эта игра с идеей бессмертия заставили Эндрю, который до сих пор рассеянно блуждал по комнате, вдруг резко остановиться. Мистер Дженнингс во плоти поклялся, что никто, кроме него, не коснется Элизабет, и он, Эндрю, смиренно возвращаясь в коттедж, дал ревнивому духу обещание, которое нарушил. Эндрю подумал, а вдруг дух теперь на стороне его врагов, чтобы лишить его столь желанной восхитительной награды. Но духов нет, ответил он, успокаивая самого себя пренебрежительным тоном. Он, как ребенок, с раздражением пнул ножку стула, будто хотел наложить дерзкую печать на свои сомнения, так как для него теперь стол представлял собой открытый гроб, который, как это ему теперь казалось, с инстинктивной враждебностью мгновенно встал между ним и Элизабет во время их первой встречи.

В этот момент (он не слышал никаких шагов) щеколда поднялась, и вошла Элизабет. Пристыженно улыбаясь, Эндрю убрал ногу, но Элизабет ничего не заметила. Он понял, что она принесла новости. Ее лицо раскраснелось, глаза сверкали.

— Новости, — сказала она, — такие новости! Догадываешься? — Она поставила корзинку на стол и, подбоченясь, посмотрела на него.

Однако он не мог дожидаться новостей. Минуты, с тех пор как она ушла, имели слишком большое значение.

— Прости меня, — проговорил он. — Я был глуп и груб. Ты была права. Будь терпеливой и постарайся научить меня своей святости.

— Да ладно… — сказала она и этими словами смела весь гнев в Лету. — У меня есть новости. — Ее глаза сверкали. — Мы победили. Права я была, что осталась здесь?

Облегчение, неожиданное избавление от волнений и удвоенного страха — это было уже слишком, чтобы Эндрю мог в это поверить.

— Пойманы? — спросил он.

— Нет, но скоро. Они в бегах и далеко отсюда. Этого человека, как ты говорил, кокни Гарри, видели около Чичестера, а те, которых оправдали, снова посажены по обвинению в контрабанде. Только полоумный бежал.

— Но я не понимаю. Их же освободили. Зачем им бежать?

— Это — победа. Новая улика. Их нельзя снова привлечь за убийство, но контрабанда — это другое дело.