— Ты сумасшедшая, — сказал Эндрю.

— Ты говорил, что я — разумная.

Эндрю неожиданно сел к столу и закрыл лицо руками. «О Боже, — мысленно взмолился он, — если ты есть, дай мне мужества, не допусти, чтобы я вновь предал ее. Я думал, что наконец победил эту трусость».

Элизабет отошла от окна и приблизилась к нему. Он почувствовал, как ее пальцы касаются его волос, причудливо крутят и ерошат их. Он услышал ее смех.

— Не волнуйся, — сказала она. — Не стоит.

Он взглянул на нее и сказал дрожащим, на грани срыва голосом:

— Я боюсь, я — трус.

— Старая история, — насмешливо ответила она, наблюдая за ним тем не менее с плохо скрытой нервной тревогой. — Я знаю, что это не так.

— Нет, это так.

— Льюис, нож, твое предупреждение, — напомнила она ему.

Он отмел все ее доводы в сторону.

— Я боюсь, ужасно боюсь. А что, если я предам тебя, когда они придут, убегу?

— Ты этого не сделаешь. Говорю тебе, ты не трус. Это заблуждение, с которым ты жил. — Она подняла вверх его подбородок своими пальцами, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты трижды доказал мне свое мужество, — медленно сказала она. — Ты докажешь его еще раз. Убедишься и успокоишься. Ты хотел покоя, а это путь к нему. Глупенький, ты всегда переживал по поводу своей храбрости. И напрасно.

Он покачал головой, но она была упряма, упряма, как будто защищала то, во что верила всем сердцем и с каким-то страхом боялась получить доказательства того, что она заблуждалась. Она вдруг замерла, и это напугало его.

— Ты что-нибудь слышишь? — прошептал он, дрожь в голосе дошла до его собственного сознания и показала ему во вспышке отчаяния ту пропасть, которая разъединяла два мига, разделенные во времени минутами, — волшебные секунды, когда они стояли вместе, как влюбленные, храбрые и равные, а теперь — страх, унижение, неравенство.

— Нет, — сказала Элизабет. — Я ничего не слышу. Просто смотрю, насколько стемнело. Скоро надо будет зажечь свечу. — Она подошла к окну и выглянула наружу. Затем быстро обернулась. Ее пальцы, но Эндрю не обратил на них внимания, были сжаты. — Послушай, — сказала она, — нам сегодня будет нужна вода. Сходи с ведром к колодцу, пока не опасно. Ведро здесь, в углу. Принеси воды. — Она говорила энергично и властно, и Эндрю повиновался.

У двери, всматриваясь в ночь, которая распускалась снаружи как темный цветок, быстро раскрывающий свои лепестки, она показала ему направление.

— Вниз, по этой тропинке, — сказала она, — за теми деревьями. Две минуты ходу, не больше. — Все еще всматриваясь в ночь, она приказала: — Ну, иди, иди.

Он на минуту замешкался, и она сурово повернулась к нему.

— Не хочешь сделать для меня даже такой малости? — закричала она и подтолкнула его. Не говоря ни слова, подстегнутый ее командой, он нагнулся к ней, но она вслепую его отстранила. — Прощаться на две минуты, — усмехнулась она. — Я поцелую тебя, если ты скоро вернешься.

С ведром в руке он пошел вниз по тропинке, но мягкий, какой-то умоляющий звук этого «скоро» коснулся его щеки и заставил оглянуться. То, что он увидел, показалось ему белым цветком на гибком стебле, трепещущим в сумерках.