– Пару дней до этого он вел себя странно, – торопливо рассказывала она, как будто боялась, что собеседник в любой момент устанет слушать и пошлет ее подальше. – Вот как в четверг домой пришел, так почти не разговаривал, не улыбался. Словно был где-то не здесь.

– А обычно он веселый и общительный? – на всякий случай уточнил Соболев.

Нина заметно смутилась.

– Не так чтобы очень… Коля не из тех, кто любит болтать и бросать слова на ветер. Но тут было не так, как обычно. Мы ведь все-таки Женькин праздник готовили, Коля подарок с таким вниманием выбирал… Он сына любит очень, понимаете? У Женьки день рождения в пятницу был, мы его поздравляли. Так Коля даже не улыбнулся ни разу, только хмурился. В субботу он работал и за весь вечер потом вообще ни слова не сказал. В воскресенье ушел, даже не попрощался… То есть я так подумала сначала, потому что зашла в ванную на две минуты, а когда вышла, его дома уже не оказалось, и я даже не слышала, как хлопнула дверь. Но потом Женьку нашла в ужасе и ступоре. А когда растормошила, он плакать начал…

Нина и сама всхлипнула и поджала губы, прерываясь ненадолго. Соболев не стал ее торопить, поэтому продолжила она не сразу.

– Женька сказал, что Колю какой-то страшный человек затащил в кладовку. Мой сын обычно не закатывает истерики и ничего не выдумывает! Да и потом я увидела, что куртка Коли на вешалке осталась, а дверь на задвижку была изнутри заперта! Не мог он уйти никуда… Но его нигде не было. С тех пор и не видела его.

– А сын ваш, значит, продолжает видеть какого-то страшного человека, выходящего из кладовки? – стараясь выглядеть как можно серьезнее, уточнил Соболев.

Однако Нина все равно заметно сникла.

– Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей? Я понимаю, звучит бредово, но мне кажется, что я его тоже видела.

– Правда? Когда?

– Вчера вечером как раз. Я ведь не дала Женьке кладовку заколотить. Он спать не хотел ложиться, плакал, все твердил, что страшный человек и его заберет. Я разрешила ему лечь со мной, чтобы успокоить. Сказала, что никакому человеку его не отдам. Он только в моих руках и задремал. А я, уже когда засыпала, увидела… как кто-то прошел мимо дверного проема. Может быть, конечно, мне это приснилось или нервы сдали… Потому что, когда я вскочила и зажгла везде свет, в квартире никого не оказалось. Но я вот думаю: может, в кладовке этой какой-то потайной ход есть? Ну, в другую квартиру, например? Я ничего такого не нашла, но вдруг? В соседней квартире хозяева комнаты сдали разным людям, там теперь коммуналка и проходной двор. Кто угодно может войти! И если там есть какой-то проход тайный, то человек может к нам проникнуть…

Соболев кивнул, соглашаясь, хотя слабо представлял себе подобный «тайный ход». В конце концов, они не в тюремном замке, чтобы ходы потайные делать.

– А где вы живете?

– Так в старых домах, на Широкой. Знаете?

Соболев, конечно, знал. К его сожалению, это было очень далеко от очерченной Нурейтдиновым промзоны. Вероятно, он ошибся, но история с дверью не давала ему покоя. Он достал смартфон, посмотрел на фотографию рисунка. Нет, эта дверь никак не могла находиться в чьей-то квартире и вести в кладовку.

– Что мне теперь делать? – спросила женщина, так и не дождавшись никакой реакции от него.

Ответа на этот вопрос Соболев не знал, поэтому предпочел задать свой:

– А где ваш муж был в тот четверг, когда так заметно переменился? Он работал в тот день?

– В первой половине, – кивнула Нина. – Я ждала, что он придет пораньше, но он куда-то ходил с одним парнем с работы. С Лешей. Сказал, дело у них было, но какое – не сказал.