— Доберусь, не волнуйся. — Чантри отъехал со стулом назад. — Мне пока надо в другую сторону. Проведать Хайэта.

У дверей его Остановила Присси и очень мягко обратилась к нему:

— Борден, старая миссис Ригинз просила, чтобы ты к ней зашел. Она сильно ослабла в эти дни, а ты же знаешь, что и она, и Джордж всегда тебя любили.

Чантри почувствовал болезненный укол совести.

— Знаю… а я и не навещал ее. Сегодня же пойду.

— Пойди сейчас. Не откладывай. Она очень за тебя беспокоится и настаивала, чтобы ты пришел.

— Ладно. — Чантри помедлил. Деваться некуда, и это его раздражало. Хайэт ждет. Раз послал за ним, почти наверняка расскажет все, что знает. А еще неприятнее то, что пешком идти не хочется, а седлать лошадь нет сил. — Иду.

Тайм Рирдон стоял на тротуаре перед своим «Корралем». Вынув изо рта сигару, следил, как Чантри проходит по улице. Борден почувствовал этот взгляд. Ни Кернзом, ни Харли не пахнет, но в том, что они неподалеку, сомневаться не приходится.

Перед тюрьмой сидел Большой Индеец, и это напомнило Бордену о Баке, который также возжелал его видеть. Только человек может делать одно-два дела одновременно — не больше. Без охоты он перешел улицу, очутившись на той стороне, где находился банк, пересек свободный участок к югу от него, миновал дом Дженкинса, соседствующий с жильем Хайэта, которое стояло почти на полквартала дальше, обособленно.

Миссис Ригинз жила в маленьком уютном домике, окруженном цветами, на краю небольшой рощицы. Чантри открыл ворота и пошел по тропинке к дому. Постучав в дверь, услышал ее шаги, медленные, выдающие физическую слабость.

Он снял шляпу и стоял в ожидании, надеясь, что волосы у него не растрепаны. Миссис Ригинз открыла дверь и слегка улыбнулась.

— Борден Чантри, негодный мальчишка! Никогда ко мне не зайдешь!

— Наверно, так, мэм. Был по горло в делах, но собирался…

— Не болтай ерунды! Ты напрочь обо мне забыл! Ладно, входи, садись. У меня есть имбирное печенье, которое ты всегда любил. Не могу его часто печь, но мне тебя надо было видеть, и вот состряпала малость, как в те времена, когда ты был маленький.

Она поставила на стол синюю с белым тарелку с десятком печений и села в старое кресло-качалку с салфеточкой на спинке. Борден осторожно опустился на стул напротив. Джордж Ригинз был старик высокий, но тощий, фунтов на сорок или пятьдесят легче, чем он, и Чантри его стульям не доверял. Они всегда казались ему слишком изящными.

— Борден, ты человек занятой, так что не буду тратить время на болтовню. Народ говорит, ты ищешь человека, который убил приезжего, а теперь, по всей вероятности, застрелил и Джонни Маккоя. Хороший мальчик был Джонни, по правде говоря. Всегда выполнял мои поручения, как и ты. И с Джорджем работал раз или два. Джордж на него полагался. Иногда кое-что ему рассказывал. Больше, чем мне.

Он всегда считал, что нечего женщину мешать в преступления, и некоторые свои дела с Джонни обсуждал. Джонни, он ведь знал и многое из того, что Джордж только предполагал.

Вроде этой смерти Пина Доувера. Джордж был уверен, что там произошло преступление. Мне так сказал. Уголовное дело, говорит, самое что ни на есть настоящее! И Джонни повторил то же самое, я сама слышала.

Зачем кому-то было убивать Пина? Безобидный был. Непоседа, ни на что особенно не годился, разве что коров пасти. Он пробовал браться за другую работу, не раз пробовал, но никакого толку из этого не вышло. И вот… убили.

Джордж говорил, это сделали с определенной целью и сделал человек, которого Пин вообще даже не знал. Зачем, в таком случае? Джордж так себя и спросил, и единственный ответ, какой мог придумать, это, что Пин пострадал за какие-то свои знания.