Все помолчали.

— Думаете, прилетели за Сливинским? — спросил Кирилюк.

— Точно! — не выдержал начальник заставы.

— Не могу утверждать столь категорично, — покосился на него полковник, — но такой вывод напрашивается.

Губченко даже свистнул:

— Вот как оно оборачивается!

— Идут ва–банк! — подтвердил начальник заставы. — Так беспокоятся за чемодан, что плюнули на все и нарушили границы двух государств.

— Это обязывает нас действовать еще энергичнее и точнее! — сказал Левицкий. — Вы, капитан, — обратился он к Кирилюку, — возьмете на себя пост возле выхода из оврага. У вас не будет времени на раздумья. Действуйте самостоятельно — полагаюсь на вас. Командный пункт будет здесь. — Он показал на кусты, откуда выглядывал радист. — Вас, — обратился к Илюшину, — прошу вернуться на заставу. Надо подготовиться к любой провокации.

Опасения Левицкого оказались напрасными — день прошел спокойно. Бандеровцы спали, потом, очевидно, обедали, так как Отважный, как успел заметить Кирилюк, разделывал тушу овцы. Пообедав, снова завалились спать, и Кирилюк позавидовал им — отсыпались после изнурительного перехода по горам, а он не имел права ни на минуту закрыть глаза.

День в Карпатах кончается внезапно: только что солнце стояло над городом, а коснулось вершины — и уже темно. Лишь небо за горой еще краснеет, но недолго. Горы словно вбирают в себя свет, отбрасывают тень на небо и сами тянутся, пытаясь достать голубую высоту.

В лесу стемнело сразу. Петр ждал ночи, но не заметил, как она пришла. Затаился под кустами. Впереди только лесник — должен был сообщить Кирилюку, если бы увидел или услышал, что кто–то выбирается из бурелома. Короткая вспышка карманного фонарика — и Петр знал бы: сейчас они будут тут…

Прошел час. Кирилюк слышал, как летает сова между буками. Над оврагами зашелестела листва, из тьмы выглянуло лицо лесника.

— А ну–ка, капитан, — прошептал он, — погляди сам.

— Что?

— Глянь–ка сам.

Петр быстро прополз к краю оврага. Выглянул — и глазам не поверил: бандеровцы разожгли костер. Небольшой, чтобы не было отблесков над буераком. Жарили мясо, оно горело, и даже сюда доносился запах баранины.

Поведение бандеровцев показалось Петру странным: до границы два–три часа ходьбы — даже очень проголодавшиеся могли бы потерпеть. Потом подумал: может, у них назначена встреча с проводником в полночь или еще позже?.. А скорее всего, перед рассветом, когда даже пограничников одолевает сон и невольно притупляется бдительность! Смотрел на огонь, не отводя взгляда, даже глаза заслезились. Горьковатый запах подгоревшего мяса пробудил аппетит, напомнил, что вместо обеда торопливо проглотил кусок колбасы с черствым хлебом. Зачесалось в носу, едва удерживался, чтобы не чихнуть, — зажал ноздри пальцами и уткнулся в руку. Подумал: не все ли равно, что задумали бандеровцы. Пусть ждут утра или выходят сейчас — конец один, и ничто не сможет изменить его. Он будет лежать здесь хоть до второго пришествия, но дождется…

Бандеровцы поужинали и забросали костер землей. Кирилюк передал через лесника, чтобы солдаты были настороже — думал, что сейчас выйдут. Но прошел час, другой… Почти рядом закричала какая–то ночная птица, вдали залаял лис, где–то в поднебесье зашумели буки, и громко застучало, отдаваясь в висках, сердце. А они все не выходили, и в овраге было тихо, мертво. Потом начало светать.