Прежде чем покинуть «Афродиту», Менедем убедился, что Диоклей оставил на ее борту как минимум полдюжины моряков.

— Мы ведь не обнаружим по возвращении, что у половины груза выросли ноги, а товаров и след простыл, а? — спросил Менедем.

— Вряд ли такое случится, шкипер, тем более что этой весной мы не везем павлинов, — ответил Диоклей.

— Да уж, павлинов у нас на борту нет. И мы — или, во всяком случае, я — вовсе по ним не скучаем, — заметил Соклей.

В прошлом году ему приходилось присматривать за птицами до тех пор, пока последних павлинов не продали в Сиракузах, и было бы преувеличением сказать, что тойкарх тогда наслаждался своими обязанностями.

«Если уж на то пошло, шумные, глупые птицы даже хуже моряков», — подумал Соклей — мысль, которой он предусмотрительно не поделился с начальником гребцов.

— Пойдемте, друзья, — настойчивей, чем раньше, повторил Киссид: наверное, торговец оливками не хотел, чтобы люди видели, как он болтается возле родосского судна. А вдруг осведомители донесут на него командиру гарнизона Одноглазого Старика?

Сойдя по трапу на причал, Соклей поблагодарил богиню удачи и остальных богов за то, что Родос и в самом деле свободен и независим и родосцам не приходится беспокоиться о такой ерунде.

Судя по постройкам и внешнему виду его жителей, Кавн был чисто эллинским городом, с храмами, более древними и простыми, чем храмы Родоса, а вот жилые дома здесь были построены в одном стиле. Как и на родине Соклея, тут можно было увидеть только фасады домов (среди которых попадались побеленные) да красные черепичные крыши. Все вывески были на эллинском. Мужчины носили хитоны до середины бедра, некоторые накидывали поверх хитонов гиматии. Одежда женщин доходила до лодыжек. Если женщины из богатых и уважаемых семейств выходили на публику, они обязательно надевали шляпы и вуали, прикрывающие их от алчущих глаз мужчин.

— Одна лишь мысль о том, что может прятаться под этими обертками, зажигает в мужчине огонь, верно? — пробормотал Менедем, когда мимо прошла очередная женщина.

— В тебе, может, и зажигает, — ответил Соклей.

Его двоюродный брат засмеялся.

Идя по грязным, узким, извилистым улицам, Соклей понял, что здесь чувствуется и присутствие карийцев, живших в Кавне вместе с эллинами. Хотя одежда карийцев походила на эллинскую, их мужчины чаще носили бороды, чем жители Родоса, — мода на бритье среди них еще не распространилась. У некоторых карийцев на поясе висели короткие кривые мечи — диковинное для эллинского взгляда оружие. И хотя карийцы и не писали на своем языке, они на нем говорили. Эти булькающие звуки ничего не значили для Соклея.

— Скажи, — обратился он к Киссиду, — устраивают ли здешние мужчины, женщины и даже подростки большие пьяные пирушки для своих друзей-ровесников?

Родосский проксен остановился как вкопанный и как-то странно на него посмотрел.

— Вообще-то да, — ответил он. — Но откуда ты мог об этом узнать? Ты ведь наверняка никогда не бывал здесь раньше, и такого обычая больше нет нигде во всей Карии.

— Я слышал разговоры об этом и гадал, правда это или нет, — ответил Соклей.

Объяснять, что он наткнулся на упоминание о подобном обычае в «Истории» Геродота, значило породить столько же вопросов, на сколько отвечала та книга, и Соклей благоразумно не стал так поступать.

Когда они пришли в дом торговца оливками, раб, прежде чем запереть дверь за хозяином и гостями, приветствовал Киссида на плохом эллинском.