Брать камни в руки Сашка не решился. Лишь поочередно коснулся каждой синей закладки пальцем, точно робкий пианист, пробующий дорогой рояль.

   Ощущая прикосновение, закладки поочередно вспыхивали, показывая ему себя. В одном из камней высветилось нечто, напомнившее Сашке улитку, и лишь несколько мгновений спустя он разобрался, что это молодой, туго скрученный лист папоротника с полыхавшей в нем силой рождения. В другом камне пылали две синие ягоды, очень похожие друг на друга. Ягоды равномерно пульсировали светом, при этом одна ягода на долю секунды опережала своей пульсацией другую. Казалось, она зажигает ее и ведет за собой. В третьем камне таилась часть ножки гриба. В четвертом пушилось крохотное, не больше ногтя мизинца, перо. Сашка касался его дважды, пока не убедился, что это действительно перо. Но не верхнее, жесткое, а нижнее, пуховое. Вот только чье? Разве на  двушке есть птицы?

   Засмотревшись, Сашка не заметил, что уже долго держит палец на закладке. Сияние от пера дотянулось до края камня, коснулось ногтя и поползло по суставу. Сашка вскрикнул и отдернул руку. Контакт с закладкой был потерян, но палец все равно продолжал сиять. Сияние отступало медленно, неохотно.

   Сашка понял, что, если возьмет эту закладку, всякое сердце отзовется ему. Чувство самосохранения, этот благоразумный трус-перестраховщик, забьется в свою крысиную нору. Животные будут бежать в огонь и сгорать, если он этого пожелает. Люди станут слушать каждое его слово. Даже если это слово безумно, они все равно увидят в нем смысл. Он скажет армии: «Идите и умирайте!» — и никто не усомнится, не повернет назад. Женщины будут смотреть на него влюбленными глазами — и любой его недостаток в этих глазах будет превращаться в достоинство. Нос с горбинкой — благородство и порода. Сломанный нос — мужественная красота. Нос кнопкой — жизненные силы природы. Вообще нет носа… хм… многозначительная недоговоренность, вмещающая все смыслы подряд! Даже Алиса, вечная шныровская оппозиция, которая считает величайшей заслугой, если она просто зажгла под супом газ, с вилкой побежит на отряд берсерков, если он, Сашка, ее пошлет.

   Озаряющее палец сияние окончательно померкло, и Сашка почувствовал, что рука его вновь невольно тянется к камню. Вот чего ему не хватало всю жизнь! Ощущения успеха! На него все рявкали: и в школе, и дома, и на улице. Всякая мелкая дрянь желала показать, какая она крутая! Не для того ли он пошел на бокс, чтобы поверить в свои силы? Чтобы запретить миру держать себя за головастика, которому все кому не лень указывают, в какой луже ему плавать? Как досадно жить, боясь идиотов, бригадами населяющих мир! Мелкого начальства, контролеров в электричках, нервных уборщиц, автовладельцев на бешеных гробах и всякой прочей швали, которая так и норовит хоть в чем-нибудь тебя ограничить и хоть чуток, но тобой «руководнуть»! А тут все будет по-другому! Оставь он себе эту закладку — и дробный мир наконец обретет строгую системность, которая так нравилась Сашке.

   Палец вновь коснулся камня. На этот раз синее сияние устремилось по нему мгновенно. Сашка и опомниться не успел, как оно охватило уже всю руку до кисти. Сашку выручило то, что другая рука, на которую он опирался, подогнулась и он завалился набок. Он лежал и смотрел на закладку. Синяя закладка медленно погасала. Перо постепенно тускнело. Вначале затухло сияние камня, потом от пушистого пера осталась только сияющая сердцевина. Остывала закладка, а вместе с ней остывал и Сашка.