Вначале не было ничего. Потом возникло чувство беспомощности, подобное тому, какое мучает чело­века, провалившегося в полынью...

  Женщина у окна, перебирающая нотные листы, ветер треплет гардины, персиковая ветвь стучит по подоконнику, мохнатые бело-розовые грозди цве­тов с дурманящим запахом, солнце отражается в черном лаке поднятой крышки рояля...

  Воспоминания были реалистичными, но совер­шенно чужими...

  Мужчина средних лет в длиннополом плаще и шляпе с обвисшими краями крадется вдоль решет­чатой ограды коттеджа. На втором этаже угады­вается свет включенного телевизора.

  Дождь заглушает скрежет подбираемого ключа из тяжелой связки. Внезапно из темноты сада бро­сается маленькая тварь. Тигровый бульдог в брос­ке впивается пришельцу в горло, и оба катятся по дороге, а гравий шуршит.

  Это видение понравилось больше.

  Потом что-то сломалось, как в детском кино­проекторе. Пришло ощущение холода. Тело стало ломким и хрупким, как ледок на осенней лужице. Но тут ослепила вспышка молнии, ударила снова...

  В глубоком и туманном прошлом наверняка су­ществовал мир совсем не похожий на тот, в котором мозг ощущал себя теперь.

  Здесь не было ничего кроме ватной тишины и напряженного покоя. Здесь не было ни культуры, ни промышленности, ничего что придавало бы смысл понятию «цивилизация».

  Были только смутные и скудные зачатки знаний о «государстве», «нации».

  Мозг запутался в неразрешимой дилемме и впал в смутное беспамятство.

  Но тревожные тени и во сне беспокоили челове­ка. Лицо искажала то гримаса гнева, то недоумение и обида.

  Лоб не раз наморщился, сдвинулись угрюмо бро­ви. Изо рта время от времени вырывался крик боли, но все это - видение, не более, потому что тело находилось во льду, оно само превратилось в лед и могло разбиться на тысячи мелких осколков, как хрустальный бокал, нечаянно скинутый со стола.

  И так на протяжении многих лет.

  Тело сквозь лед казалось гипсовой куклой с неле­по разбросанными в стороны конечностями и не­естественно вывернутой шеей.

  По идее создателей установки мозг, заключен­ный в замороженную плоть, тоже должен был заледенеть. Но задуманное порой не исполняется. Преступники, заключенные в прозрачные ци­линдры, лишь извне выглядели ледяными куклами.

  Приборы отмечали отсутствие сердечного ритма, сжатые легкие не расправлялись. Осужденных можно было разбить как кусок стекла, но мозг умудрился уцелеть даже в таких необычных для него условиях.

  Если бы об этом знало общество, сколько бы звонков, какой шквал возмущенных писем обруши­лись бы на ученых: криогенная тюрьма - акт ми­лосердия, твердили пресса, радио и телевидение. Но каким кошмаром на самом деле оказалось существование мозга, лишенного насильственным путем привычного функционирования.

  Общество, лозунгом и догмой которого стало милосердие, пусть невольно, придумало пытку, до которой не додумались бы все дьяволы вселенной. Нет ничего страшнее такого черно-белого кино: твою жизнь, расчленяя и произвольно тасуя собы­тия и факты, раз за разом прокручивают перед тобой. А ты бессилен даже умереть.

  Мозг пытался приспособиться к новым условиям, но это удалось лишь тем, кто и в реальности жил в отвлеченном мире, придуманном им же самим.

  Странные фантазии и невероятные видения уже при жизни отделяли творческие натуры от обычных людей. Но как ни странно, жертва, беспомощно скрючившаяся в ледяной колыбели, была связана с реальностью каждой клеткой, каждым нервом.

  И мозг бесился от сознания, что ничего нельзя изменить. А хотелось действовать, хотелось вздох­нуть полной грудью.