Вернер рассказал мне, что накануне вечером в воде заметили какой-то огонек. Наутро водолазы обследовали этот участок и обнаружили труп. Оказалось, что свет исходил от мощного фонаря для подводного плавания, закрепленного строго вертикально, явно для того, чтобы луч светил на поверхность моря и тело было обнаружено. Никакой лодки, крутившейся поблизости от этого места, никто не видел.

Полицейские полагали, что женщина пробыла в море около полутора суток до того, как труп ее был найден. Однако они установили, что в воду ее поместили еще живой. Со всей определенностью можно было утверждать, что жертва находилась в сознании минут пятнадцать, прежде чем задохнулась. Раны на ее теле были нанесены либо весьма острым ножом, либо скальпелем — также на дне.

В своем романе я вполне сознательно позаботился о том, чтобы снабдить жертву этими ранами: по моему замыслу, они должны были привлечь мелких рыбешек, которые стали бы, к ужасу несчастной, отрывать кусочки от ее тела. Вернер, однако, уверил меня, что на трупе практически не найдено следов укусов, а те, что были, не могли возникнуть в то время, пока женщина еще была жива. Я даже ощутил некоторую досаду.

— Вы выяснили, кто она? — поинтересовался я.

— Девушка из местных, — ответил Вернер. — Работала в книжном магазинчике на главной улице. Какая-то Мона… Мона… нет, дальше не помню.

У меня перехватило дыхание.

— Может, Мона Вайс? — подсказал я.

На другом конце провода повисло молчание.

— Да-а… А откуда ты ее знаешь?

— Ты ведь сам сказал — она работала в книжном магазине. Мне приходилось пару раз бывать там — подписывать свои книги. Тогда-то мы с ней и встретились.

— Хм-м-м… — проворчал Вернер. — И ты вдруг взял и запомнил ее фамилию?

Мне показалось, что в его вопросе сквозит недоверие. Что ж, поэтому он и был полицейским.

— Просто она меня заинтересовала, — ответил я. — Будучи писателем, пытаешься запоминать интересные фамилии.

На самом деле имелась совсем другая причина, по которой я запомнил фамилию Моны. Я действительно однажды раздавал автографы в книжном магазинчике на главной улице Гиллелайе и познакомился с девушкой. Однако одной встречей наше знакомство не ограничилось.

Нельзя исключать, что, если не считать цвета волос, на создание образа Кит Хансен в романе меня и вправду вдохновила именно Мона. Волосы у Моны Вайс, как и говорил Вернер, были черными и коротко стриженными, однако в остальном она была чрезвычайно женственна. Узкое точеное лицо, лучистые голубые глаза, изящный, слегка заостренный носик и маленький рот с пухлыми, слегка надутыми губками, при виде которых казалось, что она постоянно шлет кому-то воздушные поцелуи. Она была весьма высокого роста — где-то метр восемьдесят пять или около того, — довольно худощавой, но при этом отнюдь не костлявой. Когда однажды я назвал ее Клеопатрой, девушка кокетливо закатила глаза и заявила, что ей не в первый раз приходится слышать подобное сравнение. Помнится, меня это слегка покоробило, однако — что поделать? — она и вправду напоминала древнюю царицу.

Изменив график одного из своих рабочих дней, я выделил в нем два часа на то, чтобы посидеть в книжном магазине и раздать желающим автографы. В результате это вылилось в написание четырех посвящений, одно из которых — Моне — происходило в укромном уголке за запертыми дверями. Магазинчик был небольшой, мне отгородили специальное место за стеллажом с моими книгами. Здесь же установили дополнительный кассовый аппарат для тех фанатов, которые, как ожидалось, прибегут сюда скупать подписанные автором творения.