Скорее всего — последнее, потому что ему захочется сыграть на публику. Он может выстрелить мне в спину, но, вероятнее всего, вытащит револьвер, когда я буду уходить, а потом окликнет и выстрелит в грудь.
В уме я подсчитал, сколько шагов до двери. Много… слишком много.
Вдруг я понял кое-что еще. Лучи послеполуденного солнца падали в окно над нами, и, когда я дойду до середины зала и обернусь, солнце будет светить мне прямо в глаза.
Вряд ли Дайер рассчитал это с самого начала, хотя нельзя поручиться и за это. Разговор, который должен был расслабить его и снять напряжение в зале, теперь уже был бесполезен.
Ведь Сэндмен Дайер знал, что я тоже хорошо стреляю.
Дайер говорил негромко, и нас слышали только те, кто находился поблизости. Ленивый разговор на другом конце зала продолжался, и я услышал, как Джо закрыл дверцу сейфа и пошел к нам. Он поставил золото перед Дайером и вернулся за стойку.
Теперь нельзя терять ни минуты. Наклонившись над столом, я сказал:
— Спасибо, Сэнди, — и взял золото… левой рукой.
Он улыбался, в его глазах плясали дьявольские огоньки, которые я так хорошо знал. Я увидел, что он следит за моей левой рукой и правой, лежащей на краю стола.
Я встал.
Все ждали от Дайера одного только слова или жеста, чтобы прикончить меня и набить свинцом так, что мою могилу можно будет застолбить как свинцовую шахту.
Я протянул ему руку и сразу понял, что это ошибка. Я рассчитывал, не выпуская его руки, довести до двери, но тут же понял, что сейчас он будет стрелять. Убить меня, когда я протягивал руку для рукопожатия, доставило бы этому сумасшедшему дьяволу несказанное удовольствие.
Он легко вскочил на ноги, начал было протягивать мне руку, а затем уронил ее на револьвер.
Моя же рука была слишком далеко от оружия, поэтому я попытался толкнуть его в грудь, но Дайер отступил на шаг и наткнулся на свой стул.
В этот момент, когда он на секунду потерял равновесие, я прикрыл лицо левой рукой и через окно выскочил на улицу.
Можете поверить — я сильно рисковал, но мне повезло: я вышиб раму плечом и растянулся в переулке. Падая, я выхватил револьвер и взвел курок.
И тогда Дайер, ярко освещенный полуденным солнцем, появился в окне. Его револьвер полыхнул пламенем, но он рассчитывал увидеть меня на ногах, поэтому прицелился слишком высоко. В то же мгновение я выстрелил, взвел курок и снова выстрелил — все так быстро, что два грохочущих выстрела слились в один.
Дайер согнулся, словно кто-то ударил его под дых, и, когда его палец конвульсивно сжался на спуске, снова грохнул выстрел.
Вскочив на ноги, я выпустил еще две пули в тело Дайера, в то время как оно исчезало за окном. Этого человека я хотел видеть только мертвым.
Изнутри послышался топот бегущих людей, затем их остановил знакомый голос.
— Оставьте его. — Это был Нолан Сэкетт. — Вы, ребята, стойте там, где стоите.
Нагнувшись, я нащупал мешок с золотом, поднял его и подошел к окну. Мертвый Дайер лежал на полу, а до его людей стало доходить, что драться-то уже не за что.
— Кто-нибудь еще хочет вступить в игру? — спросил я. — Свободные места есть!
Кажется, ни у кого из них на руках козырей не было, поэтому все вели себя тихо. Я сказал Нолану:
— Я уезжаю. Поедешь со мной?
— Пошел ты к черту, — вежливо ответил он.
Иногда совершенно непредвиденные поступки могут спасти тебе жизнь.
Когда я собрал и взнуздал лошадей, мне не жаль было уезжать из города. Жаль, что я так и не увидел океана.
Он простирался невдалеке от моей тропы, поэтому, проезжая Нопалеру — обширную местность, поросшую кактусами к северу от дороги, — я внезапно решился. У меня не было никакого желания ночевать на ранчо Бена Мандрина, поэтому я подумал, что лучше всего мне прогуляться к Санта-Монике и океану. |