Я не бегу обратно в Больницу. Я иду. Нельзя позволить себе отключаться, позволить движениям тела заглушить работу мозга. Нужно заставлять себя идти, чтобы мысли могли лететь.

Воздух в больничном саду влажный. Если бы я была на Земле, то подумала бы, что собирается дождь… но я не на Земле, и дождь здесь — это всего лишь распылители над головой.

— Отстань, — раздается вдруг за спиной старческий голос. — Я сама могу по лестнице подняться.

Я с любопытством оборачиваюсь. В этом голосе слышится живой ум — и я вспоминаю. Стила. Та старушка, что разогнала толпу фермеров на первой моей пробежке.

— Хорошо, мама, — вторая женщина не похожа на свою мать. Голос у нее такой же безжизненный, как был у Филомины на осмотре у доктора.

Стила ловит мой взгляд. Глаза у нее мутные, цвета молока, смешанного с грязью. Мгновение она глядит настороженно, а потом морщинистые губы растягиваются в еще более морщинистую улыбку. Зубы у нее кривые и темные, изо рта пахнет луком, но от этой улыбки у меня теплеет на душе. Потому что это искренняя улыбка.

— Мама, — зовет женщина.

— Ой, да заткнись ты, — доносится в ответ. — Сейчас я.

— Хорошо, мама. — Женщина стоит неподвижно, словно заводная игрушка, у которой закончился завод. Грубость матери ее ничуть не расстраивает, и, кажется, она совершенно не торопится и не против просто стоять.

— Рада вас видеть, — говорю я, протягивая руку.

Стила пожимает ее крепче, чем я ожидала.

— Хотела бы я сказать то же самое. Ненавижу это место.

— Мама, — мягко повторяет ее дочь. — Мне нужно отвести тебя в Больницу.

Стила выглядит одновременно беспомощной и решительной.

— Мама, — продолжает женщина назойливо, но по-прежнему мягко. Любезно до предела. И до предела жутко.

— Да иду я! — отвечает Стила тоном сердитого ребенка, но на вид она кажется просто несчастной старушкой, которой уже не доверяют решать за себя.

— Я ее отведу, — предлагаю я, не успев подумать, что я, собственно, такое говорю. — В смысле, я все равно туда шла, мне нетрудно.

Дочь хлопает глазами.

— Если ты возьмешь на себя ответственность, ма…

— Да, да, возьму. Можешь идти. — Стила провожает дочь взглядом. — Тошно глядеть, как твой ребенок становится одним из них. — Открываю рот, чтобы спросить, кто такие эти «они», но Стила меня опережает. — Этих безмозглых тупиц. В двенадцать лет они меня назвали сумасшедшей и все-таки выучили на агронома, — поднимаясь со мной по ступеням, она оглядывается на больничный сад. — Это моих рук дело. Раньше тут одни кусты да сорняки росли. С тех пор и пью эти бело-голубые пилюли. Но я не против. Лучше быть чокнутой да таблетки пить, чем такой пустышкой. Даже думаю иногда, вот бы дочка моя тоже была чокнутой. Может, я бы ее больше любила.

Пустышка. Описание в самую точку.

— Про тебя по вай-кому объявляли, — Стила берет меня под руку. Кривые пальцы держат мой локоть неожиданно цепко. — Что-то не верю я тому, что они там наговорили.

— Кажется, вы умнее почти всех на этом корабле.

Стила усмехается.

— Нет, я не умная. — Мы доходим до двери, и она поднимает глаза. — Совсем не умная. Просто мне страшно. — Она крепче сжимает мой локоть, словно специально впиваясь ногтями в самое чувствительное место. Меня тянет оторвать от себя ее пальцы, но тут я смотрю на нее сверху вниз и понимаю, что я для нее — спасательный круг.