Изменить размер шрифта - +
. Ой, Василь Петрович, ты мало-мало полегче пихайся.

 

Чепурников окидывал взглядом свою упаковку и оставался недоволен.

 

– Бес-с-совестные! – ворчал он.

 

Надо заметить, что оба мои спутника принадлежали к разным родам оружия, и Чепурников, как жандарм, считал себя неизмеримо выше Пушных уже тем, что его служба вменяла в обязанность тактичное и вежливое обращение. Поэтому он обращался даже к Пушных не иначе, как во множественном числе, хотя при этом высказывался нередко довольно бесцеремонно: «Бессовестные вы этакие чурбаны!» – говорил он, например.

 

Но, в сущности, все мы понимали, что совесть тут ни при чем. Особенно же когда, проехав версты полторы. Пушных засыпал, как камень, – тут уж вступали в силу положительно одни физические законы: Пушных, как тело наиболее грузное, опускался на дно повозки, вытесняя нас кверху.

 

То же случилось и в эту холодную ночь. Чепурников жался к краю повозки, я кое-как сидел в середине, стараясь не задавить Пушных, который все совал под меня голову с беспечностью сонного человека. Я всматривался в темноту: какие-то фантастические чудовища неясно проползали в вышине, навевая невеселые думы.

 

– Ну и командировка выдалась!.. Не фартит мне, да и только! – сказал Чепурников с глубокою грустью и с очевидною жаждой сочувствия.

 

Мне было не до сочувствия. Для меня эта «командировка» была еще менее удачной, и мне казалось, что это у меня на душе проплывают одни за другими бесформенные призраки, которые неслись там, в вышине.

 

– Эх, и что бы месяц раньше! Купил бы я в Качуге шитик, поставил бы парус – и катай себе вниз по Лене до самого Якутска. Ведь это, как вы думаете, экономия?

 

– Конечно, экономия.

 

– То-то вот, что экономия… А как по-вашему, сколько?..

 

– Не знаю…

 

– А вот погодите, рассчитаем. Три тысячи верст, по четыре с половиной копейки, это выходит по сту по тридцати пяти рублей с лошади. Ежели теперь на четверку да на обратный путь хоть, скажем, на две лошади… Поэтому экономия составляется сот восемь рублей на одних прогонах. Так или нет?

 

Чепурников рассчитывал с каким-то сладострастным наслаждением и потом сказал со злостью:

 

– А теперь вот и за одну лошадь, смотрите, останется ли? Вспомните мое слово: станут нам дальше и четвертую лошадь припрягать. Такой подлец народ стал, такой подлец – и сказать вам не могу. Этто чтобы служащему человеку сколько-нибудь уважить – никогда!

 

Мне от этих расчетов было ни тепло, ни холодно. Пушных напоминал о себе сладким мычаньем сквозь сон.

 

– Да вот тут еще с этим делись, с чурбаном! – желчно закончил Чепурников. – А спрашивается теперь: за что?

 

Он смолк. Темная дорожная ночь тянулась без конца, а колокольчик, казалось, бился и стонал на одном месте. Туманы продолжали ползти в вышине какими-то смутными намеками на что-то необыкновенно печальное. Чепурников вздыхал и злился рядом со мной, продолжая раздражать себя расчетами экономии, утерянной только потому, что меня бог не послал ему месяцем ранее.

 

Но вот повозка быстро забилась на ухабах, колокольчик заболтал что-то несвязное, послышался хриплый лай ленских собак, более похожий на какой-то очень жалобный вой, и в промежутке между фартуком и верхом повозки проплыл яркий огонь фонаря, раскачиваемого ветром на верхушке полосатого столба.

 

Станция.

 

Я стал выбираться из повозки, разминая отекшие члены.

Быстрый переход