— Но ты могла бы поехать с нами! — восклицает он, от волнения приподнимаясь на цыпочки. — Мы переплыли бы океан вместе. И Эктор отправился бы с нами. Разве не замечательно?

Она внимательно вглядывается в его лицо. И сейчас будет первый (и последний) раз, когда я поставлю сказуемое «смеется» к подлежащему «герцогиня». И все равно лишь условно, поскольку в ее смехе слышится скорбь.

— Прости меня. — Она качает головой. — Просто я представила себе прощальную записку, которую оставлю герцогу. «Сожалею, но мне необходимо уехать в Америку. Пожалуйста, начинайте вист без меня. И будьте любезны, передайте королю, что обещанные вышитые чулки я пришлю с нарочным в будущем году». Нет. — Она ласково треплет его по щеке. — Боюсь, так не пойдет, дорогой. Тебе надо жить в своем мире, а мне — в своем.

— А в этом своем мире ты будешь счастлива?

— Я буду более счастлива, чем когда-либо за очень долгое время. Если буду знать, что у тебя все в порядке и есть кому о тебе позаботиться.

До этого момента самообладание ей не изменяло. Как, должно быть, она удивилась, когда оно внезапно покинуло ее.

— Мари, — он беспомощно хлопочет вокруг нее, как наседка, — что случилось?

— О, просто… я вспомнила, они все время твердили, что я должна о тебе заботиться. Мама и тетя Элизабет. И перед тем как их увели, они тоже сказали что поручают мне… — Она подносит к глазам сжатые кулаки.

— Но ты это сделала, — говорит он. — Всей моей жизнью я обязан тебе.

Она смотрит на него красными глазами. Уверен, это длится секунд двадцать, но кажется, что гораздо дольше.

— И только подумать, теперь я опять должна тебя потерять, — произносит она.

— Нет, не потерять. Этого никогда больше не случится.

Она молча кивает.

— Я напишу тебе, когда мы приедем, — предлагает он. — Хочешь?

Опять кивок. Потом она быстро крестит его, целует в лоб и хриплым шепотом произносит:

— Да пребудет с тобой Бог.

Чтобы отвернуться от него, ей требуется собрать всю оставшуюся волю. Но, сделав это, она больше не оглядывается. И не замечает Видока, который широкими шагами направляется к Шарлю.

— Что ж, молодой человек! — Он начальнически фыркает. — Не скрою, что завидую вам. Я всю жизнь мечтал отправиться в Америку.

— О, в таком случае вы можете поплыть с нами. Вам только надо замаскироваться, притвориться чайкой.

Это говорится совершенно серьезно и так же серьезно принимается.

— Следующей весной, — обещает Видок, — я буду ласточкой.

Время истекает, пора отплывать, прощальные слова сказаны. Почти.

Шарль глазами ищет меня во мраке, но я намеренно не выхожу из темноты, стою, скрестив руки на груди.

— Одевайся тепло, — наконец говорю я. — В открытом океане холодно, и я вложил в твое спасение слишком много сил, чтобы потерять тебя из-за пневмонии.

Разумеется, он уже привык к тому, что его передают с рук на руки. Новость о гибели месье Тепака он воспринял примерно так же, как если бы ему сообщили о непредвиденной задержке в дороге. Поэтому утверждать, что нынешнее прощание тронуло его, означало бы преувеличить. Скорее, оно его несколько дезориентировало. Этакое смещение тектонических плит, вызывающее лишь слабую сейсмическую активность.

— До свидания, — отвечает он.

Он садится в покачивающуюся на волнах плоскодонку рядом с баронессой. Муслиновый мешочек падает на дно и катится, но Шарль останавливает его, зажав между ботинками.