Голова Александра медленно и как бы против его воли покачалась из стороны в сторону.

– Вот послушай, – обратился он к жене, – Оно говорит: я все лето зрело, готовилось, ждало, и вот я пожертвовало собой, только для того, чтобы принести человеку пользу. Чтобы меня съели, и чтобы человек стал здоровее. А теперь я не принесу никакой пользы... Меня надкусали, и я пропаду, меня уже нельзя хранить дольше, я попаду в мусорное ведро, и вся моя жизнь, моя жертва будет напрасной. А есть меня И. сейчас нельзя – ей будет только хуже от этого.

Признаюсь – и каюсь – это было сказано таким проникновенным тоном, что моя душа прямо-таки затрепетала. Неужели, думала я в этот момент, все, что мы едим, все наши продукты так же жертвенно к нам относятся? Я задала этот вопрос Александру.

– Да, конечно, – ответил он.

– А им больно, когда мы их едим?

– Сейчас спрошу, – Он взял со стола пачку каких-то сухарей и стал спрашивать, – Тебе больно, когда тебя едят?

Голова его качнулась утвердительно.

– Но ты все равно хочешь, чтобы тебя ели?

Снова кивок.

У меня даже слезы на глазах проступили. Так я переживала за бедные жертвенные яблочки и сухари.

Александр снова обратился к яблоку, прислушался, якобы, к его ответу, и сказал:

– Оно говорит, его можно сварить и съесть вареным... Вот, И., свари его немедленно, и впредь так не поступай, не спросив у меня.

Иногда у Александра наоборот возникали пароксизмы любви, он очень трогательно о жене заботился, называл ее ласковыми словечками. Это, конечно, сбивало с толку И. Она, видимо, просто не могла понять, что происходит с мужем – то ли он «просветляется», то ли с ума сходит. Она честно пыталась ему «подчиняться», полагая, видимо, что все же, что-то в этом безумии есть правильного. Впрочем, мы вели себя еще намного дурнее.

Уже тогда нас начало трясти при одном появлении Александра. Мы еще испытывали по отношению к нему некое благоговение, да и он вел себя прилично. Но стоило ему войти в помещение, как все вокруг словно наэлектризовывалось. Работал он весьма оригинально. Приходил, садился за свой стол, то сидел задумчиво, глядя перед собой, то начинал лихорадочно что-то писать. Иногда он показывал нам плоды своих «трудов» и громко посвящал нас в «тайны». В основном, это были предсказания... Если кто-нибудь звонил на его телефон, Александр брал трубку и обязательно начинал человеку (иногда совершенно постороннему, левому) говорить всякие совершенно дикие вещи. Например, пророчествовать о суперроли этого человека в Розе Мира будущего или (непонятно почему) в нашем издательстве. Или давал обещания: «Во время встречи с Мегре 6 января вам будет вручн сюрприз». Или начинал филологический анализ фамилии позвонившего... Хорошо еще, что нам звонили тоже эзотерики, люди с явно нестандартным мышлением – а то бы Александр распугал всех клиентов.

Александр провел ревизию книг (в офисе издательства собрана эзотерическая библиотека). «Учитель» его руками часть книг выбросил, правда, очень небольшую. Принцип отбраковывания книг я не поняла. То же самое Александр проделал у себя дома.

Он все больше и больше менялся. В его поведении появились несвойственные прежде черты, совершенно необычные. Например, он стал подчеркнуто вежливым, особенно с женщинами, прямо-таки кидался подать пальто, услужить. Целовал руки. Иногда на него нападало желание публично покаяться (в основном, правда, с Леной), он начинал ругать себя, что всю жизнь жил неправильно, и теперь вот наконец-то у него открылись глаза... Это, так сказать, положительные проявления. Но для нас они были пугающими. Казалось бы – это приятно, когда тебе целуют руку. Но это он проделывал настолько странно, настолько подчеркнуто, демонстративно, словом – это выглядело вовсе не обычным жестом уважения к женщине, а каким-то поступком параноика.