Прости меня за это. Я восхищаюсь тем, как ты поступил с Мадлен Спрейг. Я никогда не знала, что она для тебя значит, но я знаю, что значило арестовать ее. Это действительно она убила Ли? Или это очередная ложь? Почему я этому не верю?

У меня есть немного денег, которые мне оставил Ли (это полуправда, я знаю), и через пару дней я собираюсь поехать куда‑нибудь на запад. Хочу уехать как можно дальше от Лос‑Анджелеса, в какое‑нибудь красивое местечко с прохладным климатом и богатой историей. Возможно, в Новую Англию или на Великие озера. Единственное, что я знаю, – это то, что остановлюсь в том месте, которое мне больше всего по душе.

Надеюсь, что это письмо до тебя дойдет.

Кэй.

P.S. Вспоминаешь ли ты Элизабет Шорт? Я, например, думаю о ней постоянно. Без ненависти. Просто думаю о ней. Это достаточно странно, особенно после того, что произошло.

К. Л. Б.

Я сохранил ее письмо и перечитал его, наверное, раз двести. Я не думал о том, что оно означало или подразумевало в отношении моего будущего, или будущего Кэй, или нашего общего будущего. Я просто перечитывал его и думал о Бетти.

Я выбросил досье из «Эль Нидо» в мусорный ящик и думал о ней. Х.‑Дж. Карузо устроил меня на работу по продаже автомобилей, и я думал о ней, втюхивая покупателям авто 1950 года. Проезжая мимо 39‑й и Нортон и видя дома, построенные на месте бывшей автостоянки, я думал о ней. Я не задумывался о том, правильно ли поступил, отпустив Рамону, или о том, одобрила бы такой шаг Бетти. Я просто думал о ней. И именно Кэй, самая умная из нас двоих, объяснила мне, в чем же тут дело.

На ее втором письме стоял штемпель Кембриджа, штат Массачусетс, и оно было написано на бумаге с логотипом мотеля «Гарвард Мотор».

11/9/49

Дорогой Дуайт.

Какая я все‑таки малодушная и лживая. Уже два месяца собираюсь написать тебе об этом, но все никак не могу набраться смелости. Вот только сегодня решилась это сделать. Если ты не получишь это письмо, мне придется звонить Рассу Милларду. Попробую сначала написать.

Дуайт, я беременна. Должно быть, это случилось во время той единственной встречи, за месяц до того, как ты уехал. Ребенок должен родиться ближе к Рождеству, и я хочу сохранить его.

Вот так Кэй Лейк переходит из обороны в атаку. Позвони мне, пожалуйста, или напиши. Поскорее. Может, сегодня?

Вот это и есть самая главная новость. В продолжение моего посткриптума к предыдущему письму (странного? грустного?) случилась смешная вещь.

Я продолжаю думать об Элизабет Шорт. О том, как она исковеркала наши жизни, а ведь мы даже не знали ее. Когда я приехала в Кембридж (боже, как я люблю эти студенческие городки), я вспомнила, что она жила где‑то поблизости. Я поехала в Медфорд и, остановившись пообедать в кафе, завязала разговор с сидевшим за соседним столиком слепым парнем. Мне было охота поболтать, и я упомянула Элизабет Шорт. Парень сначала погрустнел, но потом оживился. Он рассказал мне про полицейского, три месяца назад приезжавшего в Медфорд, чтобы найти убийцу «Бет». Он точь‑в‑точь описал твою манеру разговора и твой голос. И я почувствовала гордость за тебя. Но я не сказала ему, что тот полицейский – мой муж, потому что я до сих пор не знаю, так ли это на самом деле.

Хотелось бы знать,

Кэй.

Я не позвонил и не написал. Выставив дом Ли Бланчарда на продажу, я вылетел в Бостон.

Глава 37

В самолете я думал, как много мне предстоит ей объяснить, расставить все точки над "i", чтобы новая волна лжи не уничтожила нас двоих – или теперь уже троих.