Неожиданно он выбросил зажженную сигарету.

— Я ехал сюда с определенной целью, — сказал он.

— С какой? — спросила я.

— Я хотел просить вас стать моей женой, — ответил он.

Мне показалось, что я ослышалась. Потом откуда-то издали раздался мой собственный голос:

— Почему?

Он повернулся ко мне.

— Лин, — проговорил он, — я понимаю, наш разговор — неподходящая прелюдия к предложению руки и сердца. Я пригласил вас сюда, так как считал, что именно здесь, в моем доме, вы должны принять решение быть или нет моей женой. Многое из того, что касается моей жизни, я не могу, а скорее, не хочу объяснять вам. Я прошу вас принять меня таким, какой я есть, не требовать ответов на большинство вопросов, дать мне время самому разобраться со своими проблемами. Никто и ничто не в состоянии помочь мне, и тем более их немедленное обсуждение. Я старше вас, Лин, но во многом, мне кажется, наши взгляды совпадают.

И опять я услышала незнакомый голос:

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Я спросила, почему вы решили жениться на мне?

Воцарилась тишина. Я знала, что Филипп пытается сквозь окутывавший нас сумрак увидеть мое лицо, заглянуть мне в глаза. Я отвернулась. Я смотрела на деревья, склонявшие свои ветви к серебряной глади озера, на темное небо, на котором зажигались первые звезды.

Наконец он заговорил.

— Я хочу, чтобы у меня была жена, — просто ответил он, — чтобы у меня была семья и дети.

Его ответ не вызвал у меня никаких эмоций — ни радости, ни разочарования. В глубине души я предполагала, что он будет честен, что он не обманет меня, сказав, будто любит. Внезапно моя рука, которой я опиралась на перила террасы, почувствовала шедший от камня холод.

— Я постараюсь сделать вашу жизнь счастливой, — промолвила я.

Он приблизился и взял меня за руки.

— Спасибо, Лин, — проговорил он.

В его голосе слышалась благодарность, которая разрушила окружавшую меня стену беспристрастности и заставила задрожать от накатившего волной счастья.

Казалось, все уже сказано. Повинуясь единому порыву, мы повернулись и направились к дому. Выпив холодного сока, я надела свой плащ, и мы пошли к двери. Филипп сказал, что поведет машину сам, и мы устроились на переднем сиденье, а шофер сел сзади. В Лондон мы поехали по другой дороге. Перед выездом на шоссе, где дорога делала крутой поворот, мы бросили прощальный взгляд на дом.

От красоты открывшейся картины, сочетавшей в себе все оттенки зеленого и серебристого, от совершенства пропорций окружавших дом террас, захватывало дух.

— Теперь это и твой дом, Лин, — с нежностью проговорил он.

Я только улыбнулась в ответ — никакие слова не смогли бы передать того, что я чувствовала. Всю дорогу мы ехали молча, только изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями. Когда мы остановились возле моего дома, Филипп сказал:

— Я позвоню тебе завтра утром, и ты скажешь, когда мне прийти, чтобы поговорить с твоей сестрой.

Он проводил меня до двери и подождал, пока я найду ключ. Шофер стоял на тротуаре рядом с машиной. Я протянула Филиппу руку.