|
– Представьте себе! – закричал он. – Старик Гарсвейт, кажется, вообразил, что я пьян, и ни за что не хочет оставить меня одного. Не отвечая на это странное замечание, буфетчик удалился. Проходя мимо меня, он шепнул: – Приглядите за барином! Поверьте мне, сударь, к нему сегодня залетела под шапку пчела. Хотя я сам родом не из северных местностей, но я знал значение этого выражения. Гарсвейт подозревал, что барин сошел с ума! Когда мы остались одни, Ромейн взял меня под руку и начал медленно ходить взад и вперед по бельведеру. Месяц в это время стоял низко над горизонтом, но его мягкий, таинственный свет все еще лился на крышу дома и на высокую покрытую вереском местность вокруг него. Я внимательно смотрел на Ромейна. Он был смертельно бледен, его рука, лежавшая на моей, тряслась. Других признаков волнения я не замечал. Ни взгляд, ни манеры – ничто не указывало хоть на малейшее умственное расстройство. Быть может, какое нибудь его слово или поступок напрасно встревожили верного слугу. Я решился тотчас же рассеять это сомнение. – Отчего вы так внезапно ушли из за стола? – спросил я. – Вы почувствовали себя дурно? – Нет, я испугался, – отвечал он. – Посмотрите на меня: я и теперь еще не отделался от страха. – Как мне понимать вас? Вместо ответа он повторил свой давнишний странный вопрос: – По вашему, сегодня тихая ночь? Принимая во внимание время года и положение дома, стоявшего на юру, – ночь была почти неестественно тиха. По всей обширной равнине вокруг дома не проносилось ни ветерка. Ночные птицы разлетелись или молчали. Когда мы остановились, прислушиваясь, до нас доносился один только звук – спокойное журчание речки, скрытой от взора в глубине долины, к югу от дома. – Я уже вам говорил, что не помню такой тихой ночи в йоркширской равнине, – отвечал я. Он положил руку мне на плечо. – Что сказал про меня бедный мальчик, брата которого я убил? Какие слова были слышны среди туманной измороси? – Советую вам не думать об этих словах и отказываюсь повторить их вам. – Мне все равно, повторите вы их или нет, я и в эту минуту слышу голос мальчика там, – отвечал он, указывая на северную часть парапета. И он повторил ужасные слова, считая пальцем промежуток между ними, будто слышал звуки: – Убийца! Убийца! Где ты? – Боже мой! – воскликнул я. – Неужели вы в самом деле слышите голос? – Вы слышите, что я говорю? Я так же ясно слышу мальчика, как вы меня. Голос доносится до меня через лунную ночь, как доносился сквозь морской туман. Вот опять. Я слышу его везде. Теперь там, где свет падает на вершину башни. Прикажите слуге, чтобы утром лошади были готовы. Завтра же уедем из Венжа. Скажи он эти дикие слова не спокойным тоном, я был бы склонен разделить мнение буфетчика, что ум его не в порядке, но ни в голосе его, ни в манерах не видно было особенного волнения. Он говорил с меланхолической покорностью судьбе – будто узник, покоряющийся заслуженному приговору. Припоминая случаи нервного расстройства, когда больных преследовали призраки, я спросил его, не видит ли он воображаемой фигуры мальчика? – Я ничего не вижу, – сказал он, – я только слышу. Посмотрите сами. Это в высшей степени невероятно, но мне хочется убедиться лично, что никто не последовал за мной из Булони и теперь не подшучивает надо мной. Мы обошли бельведер. С восточной стороны дом прилегал к одной из башен старого аббатства. На западе холм круто спускался к глубокому пруду или канаве. С севера и юга видна была только обширная, покрытая вереском равнина. Куда я ни смотрел, при ярком свете луны нигде не поднялось ни одного живого существа, будто кругом нас было мертвое лунное царство. – При переезде через канал вы тоже слышали голос мальчика? – спросил я. |
