Лену прочили в кулинары, уже загодя выбирая соответствующее учебное заведение, но стала она инженером химиком. Совершенно случайно, из за солидарности с ближайшей подругой. Вместе приехали в Средневолжск, областной город, где вдовствовала ее бабушка по матери, поселились у нее в просторной двухкомнатной квартире (где теперь жила Лена с Глебом) и вместе подали документы в университет на химфак, куда поступили с первого захода. На втором курсе между ними пробежала черная кошка, и подруга ушла в общежитие. Дружба больше так и не вернулась. На память о прежней привязанности осталась профессия.

«Может, и хорошо, что химик, – говаривала покойная бабушка. – А ублажать вкусной едой будешь мужа и деток. На службе небось надоедало бы кормить других, для дома не оставалось бы пороху…»

Глеб и очаровал бабушку тем, что при первом их знакомстве (привести на «смотрины» кавалера внучку заставила сама бабушка) заинтриговал знанием рецептов древних римских гастрономов.

Еще тогда, когда они только встречались на вечерах, ходили вместе в кино, театр, Лена мечтала, как будет холить и нежить своего мужа. В Глеба она влюбилась, как говорится, с первого взгляда, а любовь у Лены прочно связывалась с понятием «замужество». Правда, к глажке, шитью и уборке квартиры душа у нее не лежала. Да и замечено: кто любит поварешку и кухонный нож, тот не особенно жалует иголку, швабру и утюг. И наоборот. Однако выполнять любую работу по хозяйству ее приучили. Но услышанное где то, еще девочкой, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, давало Лене основание надеяться: в этом она добьется своего наверняка. И вот – не получилось. Глеб оказался не тем мужчиной. Похоже, ему не нравилось и пристрастие жены к еде. С неделю назад, за обедом, – дело было в воскресенье, – он вдруг сказал:

– Господи, ну разве мыслимо так много есть!

Лена убежала из за стола, бросилась на тахту и разревелась, как девчонка.

Глеб пришел виноватый, сел рядышком и стал гладить ее по голове.

– Ну ну, Фери, не надо разводить сырость. Я же любя… – извиняющимся тоном говорил он, употребив самое ласковое прозвище, которое взял бог знает откуда. – Сама ведь жалуешься, что платья надо расставлять.

Лучше бы он не касался этого. Самое больное ее место.

В понедельник муж пришел рано, и Лена решила, что теперь то он будет больше уделять ей внимания. Куда там! Во вторник Глеб вернулся домой за полночь, в среду – еще позже. Словом, опять забыл о жене. Диссертация перевесила супружеский долг.

Ох уж эта диссертация! Третий год пошел аспирантуре Глеба. Как он выразился, впереди – финишная прямая.

Он целыми днями пропадал в библиотеках, да еще засиживался в архиве.

Вчера у нее терпение кончилось. Когда Глеб заявился без четверти два, она закатила ему скандал: библиотеки уже давно закрылись…

– У патрона был, – невозмутимо сказал Глеб, выслушав ее упреки.

Патроном он называл доцента кафедры Михаила Емельяновича Старостина, своего научного руководителя.

Муж, отказавшись даже от чашки чая, сразу направился в спальню. А она весь вечер ждала, приготовив его любимые (единственное желанное для Глеба блюдо) пирожки с капустой и яйцами.

– Неужели ты не мог хотя бы позвонить? – хрустя пальцами, увещевала Лена супруга, когда он, усталый и равнодушный, скидывал одежду. – Ведь у Михаила Емельяновича есть телефон.

Глеб, не удосужив ее ответом, свалился в постель, отвернулся и накрыл голову одеялом. Ей стало до того тоскливо и обидно, что она разревелась. И уже не помнила, что говорила мужу. Умоляла сказать правду, если разлюбил, нечего обманывать себя и ее. Цепляться за него она не станет.

Глеб вдруг всхрапнул. Лена думала – притворяется. Но нет. Он действительно спал. Она пошла на кухню, сварила крепкий кофе и до утра размышляла о том, что семья рушится, если уже не рухнула совсем, и не диссертация является причиной его поздних возвращений, а наверняка женщина, и, может быть, не одна.