В дверь постучали. Я отпрянула, отчаянно краснея, и снова отвернулась к окну.

Внесли ужин, вернее легкие закуски, в количестве, достаточном для тяжелого обжорства: овощи, тонкие, полупрозрачные ломтики сырокопченого мяса, сыры, ароматные хлебцы, ваза с фруктами. Вымыв руки, я уселась за низкий столик и буквально набросилась на еду. Стараясь не поднимать глаз на сидящего напротив в кресле шайсара. Похоже, моя теория подтверждается.

Утолив первый голод и подождав, пока поест жених, решилась на расспросы:

— Скажи, в Гихоне барон Налин на каком языке сестре выговаривал?

— Это ватанский. На нем говорят в большинстве баронств. Память о былом величии — собственный язык.

— А Амир… — Я запнулась под неожиданно острым взглядом. — Он на каком языке говорил?

— Это хас. Язык степей. — Жених протянул мне бокал вина.

— Красиво звучал. Можешь сказать что-нибудь на степном? — попросила я.

— Когда влюбляешься в женщину — беги от нее, чтобы сохранить свое сердце. Или беги к ней, чтобы обрести свое счастье, — глядя мне в глаза, выдал он явно какую-то восточную мудрость.

Я задумчиво отпила пару глотков. Так. Это я поняла. А там, на улице, не понимала. И в особняке, когда разговор подслушивала, понимала уже все. Надо уточнить все-таки:

— А на ватанском что-нибудь скажи.

— Мама мыла раму.

Я подавилась вином.

— Что случилось? — дернулся ко мне Шердан и, уже осознав, добавил на ватанском: — Так ты, значит, все поняла?!

— Ну да, — слегка напрягаясь, выдала я, поставила бокал и продолжила на хасе: — Похоже, мои приступы — следствие усвоения новых языков. В первый раз меня накрыло, когда ты обратился ко мне в лесу.

— Очень интересно! — Я уловила в глазах жениха азартный блеск. — Давай проверим?

— Нет! Ты не представляешь, как это больно! — Я испуганно отползала от него по дивану, но была поймана за руку.

Да и диван кончился высоким подлокотником.

— Послушай, — наступал на меня по дивану жених, — это для твоей же безопасности. Ну сама посуди, Катахена — город портовый. Если ты каждый раз, услышав новый язык, будешь терять сознание на четверть часа и более, то ты можешь просто пострадать.

Он очень старался меня убедить, поймав уже и за вторую руку и уговаривая, как ребенка, который не хочет пить полезное, но горькое лекарство.

— Не хочу! — Я попыталась закрыть уши, но так мои руки и отпустили, ага.

— Здесь много островитян, их речь звучит всюду. Ква нигра мальиура диаблето деси… — неожиданно начал говорить этот гад.

Я сжалась в комочек, зажмурилась и приготовилась умереть.

Прошло секунд тридцать, но жуткая боль не спешила набрасываться на мою многострадальную головушку. Я с опаской открыла один глаз. Шердан нависал надо мной, удерживая уже за плечи, и напряженно всматривался в лицо. Приободрилась, открыла второй глаз. Боли не ощущалось. И это было прекрасно, но тут один гад подал голос:

— Отлично, давай на других языках проверим?

У меня пропал дар речи.

— Ты! Ты… Я знаешь, как испугалась?! — Я стукнула Шердана кулачком в грудь, потом еще и еще и наконец всхлипнула.

Пресекать женскую истерику этот гад умел не хуже, чем застегивать платья. Мне на затылок легла рука, а его рот накрыл мои губы, исследуя, пробуя на вкус, дразня самым кончиком языка. Я широко распахнула глаза, встречаясь с грозовым взглядом.